. С образом Будды связано особое ощущение Безбрежности, Вечности, Высоты. Но в этой Вышине нет холода и отречения, а есть покой и отдых:
Как привет «Отдохни» иноверцу,
Как горящая тихо лампада, —
Он дает утомленному сердцу
Все, что сердцу взметенному надо
[273].
У поэта «средь ликов тех, чьи имена как звезды, Горят веками и миллионам глаз» есть два любимых, которые «всех совершенней». Это Будда и Христос («Средь ликов»). Дан традиционный портрет Будды, он «спокойный, мудрый, просветленный», взгляд Будды устремлен «внутрь души», этот взгляд полузакрытых глаз сравнивается с цветом:
Тех лотосов, что утром были пышны.
Но, чуя свежесть, сжались в красоте.
И лотосов иных еще, что только
В дремотной грезе видят свой расцвет
[274].
Будда учит не только «спокойствию», но и особому «уменью»:
Сковав себя, не чувствовать цепей,
Поработив безумящие страсти
Смотреть на мир как на виденья сна,
В величии безгласного затона
Молчать и быть в безветрии души.
[275]Второй любимый лик у Бальмонта – лик Христа. Христос – это:
Другой – своей недовершенной жизнью —
Взрывает в сердце скрытые ключи,
Звенящий стон любви и состраданья,
Любви, но не спокойной, а как крик,
В ночи ведущий к зареву пожара.
Велящий быть в борьбе и бить в набат,
И боль любить, ее благословляя,
Гвоздями прибивать себя к кресту.
[276]Но сравнение этих двух ликов не умаляет каждого из них. И Будда «безгласным чарованьем» не меркнет, «светясь в своих веках».
Кого же выберет поэт? Оказывается, «приближаясь» к ним, он «молча уходит», поскольку «красота покоя» и «чары отреченья» ему «чужды»[277]. Он ищет третий исход. Этот исход Солнце – «учитель в небесах»:
Всем, что во мне, служу обедню Солнцу,
И отойду, когда оно велит.
[278]И все же образ Будды у Бальмонта – это удивительное сочетание уже традиционных, установившихся в буддийских текстах и легендах черт Шакья-Муни и мечты самого поэта, находящегося в постоянных поэтических и личностных метаниях, мечты о внутренней гармонии и если не о безмятежности, то хотя бы покое. Недаром в стихотворении этого сборника «Между звезд» он пишет:
Кипит вода. Встает земля.
Дымится дней немая нить.
Я в быстром беге корабля.
Куда мне плыть? Куда мне плыть?
[279]Вечное движение, изменение, перемены. Желание гореть и ощущать полноту бытия. К этому стремился поэт, который писал: «Я жил во всем. Касался до всего» («Не искушай»). Но вот:
Устало сердце. Мир, не мучь его.
Я тихо сплю. Не искушай. Не тронь.
[280]Отдельного рассмотрения заслуживает интерес Бальмонта к творчеству индийских драматургов. Бонгард-Левин отмечает, что еще в письме от 17 мая 1911 г. Бальмонт «сообщал М. Сабашникову, что перевел уже треть поэмы Ашвагхоши “Жизнь Будды”, с которой впервые познакомился два-три года назад». В частности, он писал: «В данное время я перевожу на Русский язык – стихами – замечательнейшую, считаемую европейскими специалистами лучшей, среди других разночтений легенды, “Жизнь Будды”. Я познакомился с ней года 2–3 назад, и много раз мне хотелось перевести оттуда хоть несколько отрывков. Около трети всего у меня уже переведено. Если ты захочешь ее издать, это будет для меня настоящая радость, для Русского же слова и мышления – думаю – истинная польза»
