Человек – это:
Капля неведенья в море незнания,
Искра мгновения в хлещущей мгле,
Ты, маловерное чадо терзания.
Ты, беспримерная вспышка во зле
[264].
А все дела его «лишь прорастание малого семени», которые обречены на быстрое «сгорание» и забвение:
Вспыхнут Рамзесами иль Ахиллесами,
Меткозахватными, яркие дни,
Тотчас задернется праздник завесами,
Сгрудятся гномики, тушат огни
[265].
Вечна только цепь страданий: «Только страдания в цепкости длительны». Вечен только крест:
Расчетвертованность. Свастика вечная.
Конечное, бренное в итоге «скучно», и потому, пишет Бальмонт, «жизнь наша – в полночи, с Южным Крестом»[267].
В стихотворениях этого цикла поэт обращается к образу Будды. Как известно, в своем путешествии Бальмонт особое значение придавал посещению мест, связанных с буддизмом. Он описывает величественный Храм Будды на острове Ява Боро-Будуре, где:
Вон оттуда досюда
Протянулись вершины.
Как огромные спины
Исполина-верблюда.
Но над этой «высью распаленной», над «Природой и храмом», над «ликующим гамом» – «Многократно-взнесенный, Жив навек – просветленный»[268].
В стихотворении «Троестрочие богам» поэт передает традиционное восприятие пессимизма Шакья-Муни:
Болезнь, седины, труп,
Три вечные пятна
Для видящего Муни.
Яд в меде нежных губ.
С расщелиной Весна,
Декабрь – уже в июне.
Но поэт не соглашается с таким печальным утверждением, для него самого болезнь и боль «есть огненный исход, кремнистый путь познанья», «седина есть снег», и «старость – замок дней, Где пол и стены льдяны»[269]. И даже труп – «чужой, родной – Тоска, но лишь на миг». Поэтому он «засветил огонь» перед другими богами – «.пред Брамой, Вишну, Сивой» и молит «мрак»: «Меня не тронь. Я вольный и красивый»[270].
В то же время образ Будды чрезвычайно притягателен даже своим одиноким вознесением, поскольку «час пришел» и «совершились пророчества. Воплотились» и уже: «Для познавшего – нет заблуждения, Для взошедших – все видно внизу». Цель Будды быть «в морях, на горах, как видение», он «как маяк, победивший грозу»[271].
В стихотворении «Будда» Бальмонт дает удивительно глубокую и яркую характеристику личности и дел Просветленного, метафорически сравнивая его с «безгласностью рождения снега», «серебристых пушинок паденьем», ладьей, что «от чуждого брега оттолкнулась, бежа заблужденья», вулканом, что, «уставши от зноя, Воссиял многоснежною чашей», лазурью, что «упором покоя Вознеслась над пустынею нашей», «медлительным звоном колокольни», что «уходит густыми волнами», цветком, что «над долею дольней Фимиаными курится снами»
