Именно Ефремову поручена организация криогенной лаборатории в составе молодого физико-технического института. Дело это нелегкое. Не хватает средств, почти нет оборудования. Но это будет преодолено. Труднее всего со специалистами. Свои почти все разбежались. Привлекать слишком много иностранцев, как при Петре, значило бы расписаться в своей зависимости от иностранных учителей. Поэтому, не отказываясь от приглашения инспецов, Советское правительство куда более охотно берет к себе своих — русских. Даже если они из страха перед революцией, обоснованного или ложного, покинули родину.
И пусть он, Алексей Трубников, не будет дураком, а идет в Советское консульство в своем городе и подает заявление о репатриации. Немцам, небось, и своих специалистов девать некуда, а нам они нужны до зарезу.
И пусть не слушает там тех, кто будет пугать его советским режимом. Большевики специальным правительственным декретом давно уже объявили амнистию всем, кто даже активно, с оружием в руках, оказывал сопротивление установлению Советской власти. Права на амнистию лишены только главные руководители и организаторы контрреволюции, список которых помещается на одной странице. Декрет о предании прошлого забвению подписан Лениным, к великому сожалению, уже покойным.
Трубников тепло прощался с товарищами по работе в лаборатории низких температур. Со многими из них он сжился, насколько это позволила его постоянная необщительность, и теперь расставался с сожалением. Сотрудничество в сработавшемся, хорошо организованном коллективе, даже если оно и не приводит к дружбе, всегда создает чувство товарищества и взаимного доброжелательства.
Но были и такие, которые смотрели на репатрианта с удивлением. Человек добровольно едет в страну, где его класс объявлен вне закона. И где прямое насилие, диктатура откровенно и официально возведены в принцип и основу внутренней политики большого государства. Там, в России, еще разруха, несмотря на объявление какой-то новой экономической политики. У государственного руководства сверху донизу стоят большевики или их ставленники. Почти все они — невежественные, фанатичные люди. Образованность в Советской России считается едва ли не признаком классового врага. Как можно жить в стране, где все нормы общественного и личного существования вывернуты наизнанку?
Всё это Алексей слышал и читал тысячу раз. И не всегда он мог отличить правду от злобного вымысла. Но в ложности и предвзятости суждений о людях труда со стороны тех, кто старался этих людей принизить, он давно уже не сомневался. Эта предвзятость, нередко доходившая до глупости, была понятна в белоэмигрантах и вообще обиженных русской революцией. Но подобные представления были присущи и людям, которые, казалось бы, должны были понимать события более непредвзято и широко. В суждениях некоторых немцев о русских делах нередко ощущался и привкус национального пренебрежения.
