Скоро даже немцы-профессора, отнюдь не склонные легко признавать достоинства в студенте-иностранце, заметили недюжинные способности и поразительную влюбленность в науку молодого русского. Бурши-корпоранты[14], вначале не признававшие в нем коллегу и даже пытавшиеся его задирать, познакомившись поближе с характером Трубникова и его пудовыми кулаками, сменили спесь на полное признание.
Через два года вплотную приблизилось окончание курса наук в Высшей школе. Как когда-то в Петрограде, Алексей стал в лабораториях этой школы своим человеком. Место в докторантуре было ему обеспечено.
Совместно с молодым инженером лаборатории низких температур Рудольфом Гюнтером Трубников написал небольшую научную статью, которая была напечатана во всемирно известном журнале «Цайтшрифт’фюр физик». Спустя месяц он был вызван в кабинет руководителя института.
— Вы, кажется, учились в Петербургском политехническом институте? — спросил декан.
— Совершенно верно, ваше превосходительство.
— Называйте меня просто господин профессор… и вы работали с профессором… Ефремовым?
— Да, господин профессор. Но тогда он был еще приват-доцентом.
— И зовут вас Алексей Ди-ми-трие-витш?
— Да, господин профессор.
— Тогда это — вам.
Алексей читал первое в его жизни письмо из Советской России. Писал тот самый доцент Ефремов, с которым они в бурлящем Петрограде семнадцатого года пытались построить установку для сжижения водорода. В последующие годы Трубников вспоминал об этой работе, как другие о безвременно умершей любимой.
Ефремов писал, что прочтя в «Цайтшрифт» статью, одним из авторов которой является некий «Trubnikoff», он сопоставил эту фамилию, инициалы и тему статьи с возможной траекторией блуждания известной ему эмигрантской семьи. И пришел к выводу, что упомянутый герр и есть тот самый Алешка Трубников, который против замшелых традиций дворянской семьи занялся настоящим делом. Через редакцию журнала Ефремов установил, что автор — студент Высшей Технической Школы. Об остальном догадаться нетрудно.
Профессор Ефремов писал далее, что сам он из России и даже из Петрограда никуда не выезжал, несмотря на запугивание большевиками с их террором. Но было действительно очень плохо. Голодно и холодно. Всё стояло, стыло, ржавело. Но ни его, ни вообще кого-нибудь из тех ученых и специалистов, которые нашли в себе решимость остаться на своем месте, большевики и пальцем не тронули. Более того, насколько это было возможно, оберегали. И теперь он здесь в чести. Один из главных спецов по холодильному делу в СССР. А дело это особенно нужное и перспективное. И для практических нужд, и для науки.
