Чужой нервно рассмеялся, и Виктору опять показалось, будто он закашлялся. Посмеявшись, Чужой потер ладони — так потирают руки в предвкушении удовольствия — и продолжил свой рассказ.
Тогда он еще мог ходить и отличался от других детей только своей несчастной головой: она была большая и покрыта золотистым густым пушком, отчего он походил на одуванчик. Однако кличка у него всегда была только по фамилии (да и по сути) — Чужой. В ту пору его перевели в интернат для детей с физическими отклонениями. Тогда же он увлекся историей Древнего Рима — конституция и сенат, латынь и золотой орел, патриции и плебеи и, конечно же, Колизей и гладиаторы. Когда странно выглядевшего пришельца и чужака начали бить, накрыв казенным шерстяным одеялом, он испытал мощную галлюцинацию, на грани сна и яви. Ему казалось, что он был гладиатором, брошенным на арену Колизея. Солнце слепило его, в слезящиеся глаза попал песок, брошенный соперниками, такими же как он сам, но ненадолго объединившимися для расправы именно с ним. Остаться же в живых суждено было лишь одному. И когда он упал, они занялись друг другом. Он же поднялся и ждал в сторонке, когда останется один из них — тот, с которым он сразится.
Воспитатели подоспели, когда по полу катались двое. Пострадавшим меньше всех оказался Чужой (он лежал поодаль на полу и, казалось, пребывал в обмороке), остальные нуждались в госпитализации. Серьезно пострадали трое — одна девочка и два мальчика.
Правда не открылась, а через некоторое время Чужой был отправлен в другой интернат. Когда его попытались задирать и там, он снова применил открывшийся ему дар. Это было время экспериментов, он еще толком не умел грамотно и достоверно создавать виртуальный мир для своих гипнотических постановок, и потому не все проходило гладко. Но ему повезло в том плане, что увечья посягнувших на него сверстников приписали его кулакам, подивившись, что «такой щуплый, а какой драчун». И он вновь был отправлен подальше с чудовищными рекомендациями. Это нисколько не улучшило его положения на новом месте. Теперь его не только ненавидели, но и боялись.
Однако Чужой набирался опыта и ковался быстрее и крепче в зависимости от того, в каких условиях ему приходилось жить и защищаться. Он старался остаться со своими недоброжелателями наедине и перед каждым разыгрывал именно тот спектакль, который был наиболее действенен. И через полгода пребывания в интернате от него уже шарахались, как от черта. Рассказывали, что однажды он заживо сожрал настоящую змею, чтобы доказать свое бесстрашие, перед кем-то предстал объятым пламенем и утверждал, что умеет воспламеняться сам и поджигать всех и вся; перед самым сильным парнем достал из кармана железнодорожный костыль и завязал его узлом, пообещав, что оторвет ему руку, едва тот его коснется, и так далее.
