— Бабушка Хабиба простудилась. У них топить нечем, вот я и решила отнести им немного.
Отец не стал ругать мать.
— Плохо, — сказал он тихо. — Надо сообщить доктору.
Мать отрицательно покачала головой.
— Мне кажется, это ни к чему. И тепло им теперь. Может, завтра ей полегчает.
Но бабушке Хабибе не стало лучше. На третий день отец ушел на работу, но вернулся с полпути домой.
Мать, которая поила чаем младшенького, сидевшего у нее на коленях, обеспокоенно спросила:
— Что-нибудь случилось?
— Бабушка Хабиба умерла, — тихо произнес отец.
— Ах! Ах, бедная! — из глаз матери брызнули слезы. — Вчера она говорила, что ей уже легче. — Мать посадила моего младшего брата на тюфяк, вскочила с места. — Бедная, бедная!
— Смерть посылает бог, — сказал отец глухим голосом. Плечи его дрожали.
Отец, за ним мать с братишкой, затем и я побежали к дому дедушки Ирмана. Тетушка Зеби и усатый дядя Исраил расчищали от снега двор. Соседка с веснушками на лице и Келинойи плакали навзрыд, повторяя единственное: «Ах, мама, мамочка»[32].
Дедушка Ирман тоскливо смотрел на каждого входящего. Он бил себя по груди, покрытой седыми волосами, которые виднелись в распахнутом вороте, и все повторял еще более тонким, чем обычно, голосом.
— Умерла, так и не дождавшись единственного сына. Так и ушла, не насладившись ликом Алтмышвая!
Нет. Он не плакал. Только стонал. Его била дрожь, сотрясала все его тело. Он где-то потерял свою тюбетейку и стоял с непокрытой головой[33]. На его голове, на белой бороде, на приоткрытой груди холодно сверкали снежинки.
Бригадир Хайдар Ветер, который только и знал что приказывал людям, весь сникший, плакал, сидя под тутовником:
— Ах, мама! Не было тебе счастья на свете, мама!
Когда вынесли специальные носилки с телом покойной, накрытым паранджой[34], поднялся невообразимый плач, женщины рыдали в голос, били себя в грудь. Мать с криком бросилась на гроб.
— Ах, мама! Так ты и ушла, не увидев своего единственного сына!
Мужчины подняли на плечи носилки и пошли, мать кинулась вперед, но, сделав пять-шесть шагов, поскользнулась и упала.
— Мама! Мама! — Я склонился над нею и заплакал.
Она не видела и не слышала меня.
— Ах, какое горе! — простонала она.
На всех поминках бабушки Хабибы: на третий день, в день стирки одежды усопшей, на седьмой — мать хлопотала больше всех, успевала столько, что можно было подумать, что у нее шесть ног и восемь рук.
Дедушка Ирман продал корову на двадцатый день после смерти бабушки Хабибы. Из разговоров отца с матерью я понял, что Хайдар Ветер пытался отговорить дедушку Ирмана от этой затеи, но тот настоял на своем. «Что хорошего видела на этом свете моя старуха? — сказал он. — Пусть хоть дух ее увидит то, чего не видела она. А когда вернется Алтмышвай, мы купим другую корову». Его корову за бесценок купил Далавай.
