Таится что-то в древнем суеверье,
Загадочно пленяющее пас.
Ручей, что тысячью хрустальных брызг
Пробился из скалы уединенной
В таинственную тишь, считаться может
Приютом существа, что чистотою
И вещей властью превосходит нас.
Старинная пьеса
Как сказано было в конце предыдущей главы, едва успел молодой Хэлберт Глендининг произнести слова таинственного заклинания, как в двух ярдах перед ним предстало видение в образе прекрасной женщины в белом. Ужас, объявший его, взял верх над его природной храбростью и над твердой решимостью не испугаться в третий раз того духа, которого он уже лицезрел дважды. Ведь человеку невольно становится не по себе от сознания, что он находится в присутствии существа, по облику ему подобного, но по своей природе и стремлениям столь чуждого, что он не может ни понять его намерения, ни предугадать его действия.
Хэлберт стоял молча, с трудом переводя дыхание. Волосы у него поднялись дыбом, рот был открыт и взор неподвижен. И единственным доказательством его прежней решимости оставался застывший в его руке меч, направленный в сторону видения. Наконец Белая дама (так мы будем называть это существо) голосом несказанно прекрасным начала напевать (или даже скорее петь) следующие стихи:
Зачем, о смуглый мальчик, меня ты призываешь?
Зачем сюда пришел ты, иль страха ты не знаешь?
Кто хочет с нами знаться, не должен сам дрожать,
Ни трус, ни грубый олух не смогут нас понять!
Тот ветер, что примчал меня, в Египет возвратится,
И облако со мною в Аравию умчится…
Уж облако отплыло, вздыхает ветерок:
Закатный час уж близок, а путь еще далек.
Изумление, охватившее Хэлберта, уступило место решимости, и он смог кое-как произнести дрожащим голосом:
— Именем бога заклинаю тебя, кто ты?
Ответ прозвучал в иной мелодии и в другом ритме:
Кто я — не могу сказать,
Кто я — ты не должен знать!
То ли с неба, то ль из ада,
То ли горе, то ль отрада,
Я все то, что бы могло
Дать тебе добро иль зло.
Ни создание земное,
Ни видение ночное,
В тьме полей, над мглой болот
Я свершаю свой полет.
От волшебного потока
