— Здравствуйте, товарищи!
И не удивился бы, услышав в ответ дружное, что-то вроде: «здрав… жел… тов… командир!»…
Но шеренга молчала.
Парни конфузливо потупили взор, диковатого вида мужик, наоборот, возвёл очи к небу, демонстрируя независимым видом, что плевать он хотел на нового владельца-наследника. Повариха улыбалась вопрошающе, словно интересовалась ненавязчиво, «чего изволите»? И только старуха, бочком, по сорочьи, выпорхнув на шаг из строя, глянула угольно-чёрными, с антрацитным блеском, совсем не старческими глазами.
— Ой, вижу, касатик, много вопросов твой разум терзают, а впереди ждёт тебя дорога в казённый дом. Только недолго ты в том казённом доме-то будешь…
Дымокуров недовольно поморщился.
— Мне шестьдесят один год, бабуля. И всяким гадалкам-ворожеям я сроду не верил. А в казённом доме я уже был. Тридцать годков отработал в нём. Вот, на пенсию вышел… — и, напустив на себя строгий вид командира, принимающего строевой смотр, обернулся к Еремею Горынычу. — Почему босая? Обувки нет?
Тот хмыкнул загадочно. А бабка затараторила:
— Это, сынок, чтобы, значит, силу от земли нашей матушки черпать. Босиком-то оно лучше действует.
— А зимой как же? — полюбопытствовал Глеб Сергеевич, вспомнив одного сумасшедшего, Порфирия Иванова, кажется, популярного в своё время в народе. Тоже в одних трусах и босиком зимой по улицам бегал. И здесь — то же?!
— Нет, зимой в валенках, — объяснила старушка. — Валенки, они ведь натуральный продукт, из чистой овечьей шерсти. Так что флюиды от земли без помех пропускают.
Дымокуров понимающе покивал головой. И не без тайного умысла продолжил допрос.
— А здесь, в имении, чем занимаетесь?
— А что Еремей Горыныч велит, то и делаю, — словоохотливо разъяснила бабка. — Я у них вроде фершала. Хворобу любую лечу. Травку целебную в бору собираю. Опять же — огород, скажем, прополоть, во дворе подмести…
— А пенсия-то у вас есть? — с фальшивым участием уточнил Дымокуров.
— Пенсии нет, — с сожалением покачала головой бабка. — У меня трудового стажа — тыща лет, да бумаг, справок о том не имеется…
Глеб Сергеевич опять покивал сочувственно, размышляя про себя, что придётся, судя по всему, бабку в богадельню сдавать, на полный государственный пенсион.
А старушка махнула рукой беззаботно.
— Да я о том не волнуюсь. Проживу. Мы ж здесь все сродственники!
— Родственники? — опять обернулся за пояснениями к домоправителю Дымокуров.
Тот замялся слегка.
— Собственно говоря, так и есть… Баба Ягода, — кивнул он на старушку, и Глеб Сергеевич подивился непривычному имени. — Баба Ягода старшая сестра Василисы Митрофановны…
