Слушая Алексея Гавриловича, Толкачёв думал, что жизнь идёт мимо него. Со дня ареста прошло несколько дней, а Звягин приходил лишь однажды. Задал несколько общих вопросов и больше не появлялся.
Время снова пошло стороной. По утрам Толкачёв выходил во двор. Иногда брал книгу, но никогда не читал, а, сунув её под мышку, прохаживался от угла дома до сарайчика — медленно, поникнув головой и без мыслей. Только когда к подъезду лазарета подкатывала пролётка, он оживал и с радостью наблюдал, как часовой игнорирует очередного высокопоставленного посетителя.
— Заметил, кто сейчас подъезжал?
У забора со стороны улицы стоял Парфёнов.
— Отсюда лиц не видно.
— Родзянко собственной персоной. Чтоб он сдох.
— Деятельность сего господина не повод опускаться до оскорблений.
— Чтоб он сдох! — с маниакальным упорством повторил Парфёнов. — Всех этих либералов, этих Гучковых, Родзянок, социал-кретинов… — он сжал кулак. — Моя воля, так я всем этим господам и их родственникам отсёк бы причинные места и отправил каяться на паперть.
Парфёнов злился, и вряд ли это было вызвано одним только приездом Родзянко. Толкачёв осторожно дотронулся до его плеча.
— Случилось что-то, Василий?
— Что у нас может случиться? Звягин вызывал… Ты с ним раньше не встречался? До войны? Он пока расспрашивал меня, я всё думал: может ты жену у него увёл? Хотя ты… Если только в прошлой жизни. Я хочу сказать, Володя, весь батальон тебя поддерживает. Весь. Никто не считает, что ты виноват в гибели наших мальчишек.
— Спасибо. Я ценю это.
Толкачёв взялся за штакетник: невысокий, хлипкий, местами едва держится, при желании можно легко перемахнуть через него и сбежать. И никто не станет искать. Никому он не нужен, потому что сама Организация не более чем полулегальная никем не признанная общность людей, собравшихся в одном месте, а трибунал… Совершенная профанация.
— Василий, если меня приговорят к расстрелу…
Парфёнов взорвался.
— Ты вообще когда-нибудь меня слушаешь? Ты о чём? Никто толком не знает, что там случилось! Была атака. А может они на засаду вышли. А может кровь в них взыграла! Молодые, резвые! Что угодно могло быть! Ты-то здесь при чём?
Он выдохнул. На скулах выступили пятна. Видимо, разговор со Звягиным дался ему нелегко, раз его до сих пор так лихорадит.
— В Ростове на вокзале встретил твою Катю, — заговорил Парфёнов уже спокойнее, хотя в интонациях ещё звучали отголоски обиды. — Выпили кофе, поговорили. Она совсем не похожа на Лару. Совсем не похожа. Переживает, что ты пригласил её в театр, а сам пропал куда-то… Слышишь меня?
