Но все было напрасно. Черные, ломкие чугунные отливки прозвали «какашками», хотя, в отличие от какашек, они ни на что не годились. Каждую неделю из города приходил грузовик, женщины доверху загружали его «какашками» и удивлялись, почему партия до сих пор не прислала солдат, чтобы разобраться с вредителями.
Почему – стало понятно к концу зимы. По долине поползли слухи о нехватке продовольствия.
Сперва люди откликнулись на эти слухи как обычно. Они не хотели верить, и они не поверили.
Когда рисовые склады опустели, пришлось поверить. Но Мао обещал прислать грузовики с рисом. И даже самолично возглавить колонну.
Партийные чиновники сказали, что колонну грузовиков по дороге подстерегли и взорвали шпионы-контрреволюционеры, но скоро будет выслана другая колонна, а покамест следовало затянуть пояса. Стали появляться крестьяне из окрестных сел, просили милостыню. Изможденные, как скелеты. В деревне исчезли козы, потом собаки, потом люди стали запирать ворота с наступлением сумерек. К тому времени, как стаял снег, весь посевной рис был доеден. Очень скоро прибудут новые семена, обещали партийные чиновники.
«Очень скоро» еще не наступило, когда я решила вернуться к себе в чайный домик, на четыре недели раньше обычного. По ночам там, конечно, было очень холодно, но я знала, что Дерево и Учитель наш Будда обо мне позаботятся. Буду собирать птичьи яйца, корешки, орехи, ловить птиц и кроликов. В общем, проживу.
Пару раз я думала об отце. Мы оба понимали, что он не доживет до лета, даже здесь, в деревне, где все-таки уютнее. Перед уходом я зашла в дальнюю комнату, попрощаться. Он лежал не шевелясь и выползал из постели только по нужде.
Под его кожей было не больше жизни, чем в останках мухи, запутавшейся в паутине. Иногда веки опускались на глаза, вспыхивал огонек сигареты. Что там, под веками? Раскаяние, обида, безразличие? Или пустота? Пустота часто сходит за мудрость.
Весна в тот год наступила поздно, зима стекла с побегов и почек, но из тумана не появлялось ни одного паломника. Горная кошка облюбовала ветку моего Дерева, вытягивалась там, охраняла дорогу. Под крышей домика свили гнездо ласточки: добрая примета. Изредка мимо проходили монахи. Я всегда приглашала их зайти, узнавала от них последние новости. Монахи говорили, что уже много недель не ели ничего вкуснее и сытнее моей похлебки из голубиного мяса с кореньями.
– Внизу вымирают целые семьи, – рассказывал один. – Люди едят сено, кожаные ремни, лоскуты. Что угодно, лишь бы заполнить пустоту в желудке. А когда умирают, их некому хоронить, некому исполнить погребальный обряд, поэтому они не смогут ни отправиться на небо, ни даже переродиться.
