Он же в очередной раз хлопает дверью тогда.
И уходит. Полностью меняя правила игры.
Только в этот раз расставание получилось жёстче, чем предыдущие десять раз.
Спустя полтора часа она встанет с пола, вытрет слёзы, с трудом запихнёт свою раненую ногу в угги и поедет за ребёнком, который тем вечером оказался у мамы. Она не обратится в полицию, не расскажет родным, не сделает публичный пост в социальной сети.
Янебоюсьсказать. Янебоюсьсказать. Янебоюсьсказать.
Она два месяца проходит в лангетке на ноге.
Он два месяца даже не подойдёт к телефону.
Потому что они тогда правда в очередной раз расстались. Правда-правда.
Чтобы даже после такого снова сойтись.
Травма от нарциссического абьюза до конца не проходит никогда, вот в чём досада. Кем я ощущаю себя? Я ощущаю себя выжившей, я — survivor. Не жертва. А герой. Героиня.
Элинор Стейнберг, моя нью-йоркская подруга и психотерапевтка, сказала мне, что уйти из абьюзивных отношений получается в среднем примерно с восьмого раза. Ну, вот я — эта женщина. Я вырвалась, заплатив высокую цену, я справилась. Но травма…
Теперь я гоню из своей жизни поганой метлой любые признаки насилия.
А оно, кстати, продолжает стучаться. Волны ужаса, беспомощности и самообвинения накатывают на меня до сих пор.
Я тренирую в себе новые навыки.
Никто меня этому не учил.
Противостоять. Заниматься самозащитой. Именно отсутствие этого навыка сыграло со мной злую шутку. Полная готовность подставить себя под удар.
Допустила бы ты подобную ситуацию, если это происходило бы не с тобой, а с твоим ребёнком? Нет.
Заслужила ли ты такое отношение к себе? Нет.
Что бы ты сказала близкой подруге в качестве совета, если бы это происходило с ней, а не с тобой?
Я бы ей, этой девушке, сказала: «Выставляй границы. Стучи кулаком по столу. Со мной так нельзя. Никому в этой жизни. Ни маме, ни папе, ни брату, ни подруге, ни ребёнку, ни мужу. Все хорошее в судьбе жизни происходит благодаря тебе самой».
Я перестала ездить на рейвы, когда умер дедушка. До этого ничто не могло вынуть меня, восемнадцатилетнюю, из многоуровневого кислотного приключения тем летом, всё на свете уступало новообретённому тусовочному миру по яркости, упругости и колкости, но смерть близкого — смогла.
Я тогда каждые выходные выбирала флуоресцентные цвета в одежде и устремлялась на рейв, где отрывалась от реальности.
И я помню ночь накануне его похорон, я стою дома возле зеркала и расплетаю, расплетаю, расплетаю, много часов подряд, всю ночь до утра расплетаю красные светящиеся во флюре синтетические косички, я стягиваю их со своих настоящих тёмно-коричневых кудрявых волос, словно снимая скорлупу и оголяя постепенно настоящую себя, похожую на нечёсаного ребёнка с дачи.
