Я сейчас, когда пишу эти строки, уже даже не очень удивляюсь. Нью-Йорк весь такой. Спускаешься выпить в бар и встречаешь любовь. Идёшь подавать документы на получение прав, а в окошке сидит самая колоритная дрэг-квин минувшей ночи. В случайной церкви тебе поёт учитель младших классов. Лучшая психотерапевтка города станет твоей подругой. Ну а за дверью случайного учебного заведения ты непременно встречаешь человека из своего детства.
А тогда меня это совпадение поразило. Если бы мы остались жить в Москве, моя С. запросто пошла бы учиться музыке в ту школу номер три. Если бы осталась в Москве доктор Эстер, она легко могла бы стать педагогом С., только звали бы её тогда Эстер Борисовна.
Наша доктор в итоге не столько учила С. музыке, сколько помогала ей поначалу с адаптацией: русский язык, дружественный тон, понятная интонация. Она была нам немного родственницей. Тётушкой или бабушкой. Ей было лет семьдесят, она всегда носила жемчуг и шёлковые блузки, восторгалась Хачатуряном, с удовольствием вспоминала со мной свои годы в России и наслаждалась нашим русским языком.
И не переставала поражаться тому, как странно нас соединила судьба именно четверть века спустя. Доктор Эстер настаивала на том, что ранее наша встреча случиться не могла. Для того чтобы это совпадение стало возможным, Бруклин должен был превратиться именно в тот, который выбрали для жизни мы с Д., — продвинутый, развивающийся, джентрифицированный. Тот, на который жаловалась художница по гриму на фестивале «Танцуй, Африка!». Помните, ей не нравилось, что понаехавшим белым не по душе громкие африканские барабаны в парках?
Доктор Эстер много рассказывала о далёком марвеловском Бруклине восьмидесятых и девяностых годов, который я не застала. Об опасном угрюмом Нью-Йорке, ещё не победившем уличную преступность, о городе, где необходимо было всегда быть начеку. Я слушала её истории, представляя себе чёрно-белые комиксы, нуаровских частных детективов в шляпах, надвинутых на глаза.
Она рассказывала, что район, где находились и наш дом, и наша музыкальная школа, и Бруклинская академия музыки, раньше был опасным. Что это теперь он зарос модными стеклянными многоэтажками, которые так нравятся яппи из Манхэттена, а когда-то он был перекрестьем нескольких афроамериканских миров, и везде стреляли.
«Двадцать лет назад, когда я только пришла сюда работать, — рассказывала, сгущая краски, доктор Эстер, — в этом районе было тако-о-ое. Мама дорогая, — смеялась она, — такое тут было. Громыхали из пушек! Никаких тебе магазинов, ресторанов и цветочных лавок. Никакого торгового центра у метро!
