— Бросьте это диктовать! — кричит мадам Лафрикен в окно. — Диктуйте «Божественную комедию», диктуйте «Вертера». Сегодня же не диктуйте совсем.
Девушки лениво разбрелись по саду. Грязь прилипает к башмакам.
Мадам Лафрикен взяла меня под руку.
— Всё не так плохо, — сказала мадам Лафрикен, — по-моему, обошлось. Говорят, что семья Боклер заплатила старикашке кюре, чтобы тот молчал. А то расстроилась бы свадьба сына с дочерью мельника. Я заказала в Голландии луковицы черных тюльпанов, — добавила она задумчиво. — Я хочу, чтобы у меня в саду были черные тюльпаны.
— Но счета… — сказала я.
— Я запрещаю вам напоминать об этом.
15
Несмотря на то что кюре ничего не сказал, пансион Лафрикен очутился под угрозой. Лаваренские дамы оказались тонкими стратегами. Они обождали месяц, дали мадам Лафрикен окончательно успокоиться. Потом решили действовать сами. Всё открылось на рынке, около молочницы. Роберта, покупая сыр, услыхала кое-что.
Мадам Лафрикен вбежала в столовую, где я сидела, и объявила мне, что Роберта раскрыла заговор. Дамы собирались нагрянуть сегодня в пять часов, во главе с мадам Порт, женой мэра.
— Девочек Делакон и Персон увозят завтра, — сказала мадам Лафрикен. — Остается шесть. Лаваренские дуры решили устроить крестовый поход на наш дом. Они хотят вывести меня на верный путь и обратить в католичество. Меня, атеистку, которая верит лишь в Венеру и Аполлона! Я их не приму.
— Это будет трудно, — сказала я.
— Тогда запрем калитку.
— Настоящая война?
— Настоящая!
Мы заперли калитку. Таким образом пансион превратился в крепость. Дамы долго звонили, потом ушли.
16
Несколько дней спустя из Голландии прибыл ящик с луковицами черных тюльпанов. Мадам Лафрикен удивилась. Она забыла, что заказала их. Однако пришлось уплатить по счету. На другой день она мне призналась, что больше держать меня не имеет средств. Оставалось всего четыре ученицы.
— У вас оригинальная внешность, — сказала она мне, — вы можете найти себе счастье.
17
Я сложила вещи в маленький чемодан и попрощалась с девушками. Уходя, я слышала, как одна шепнула другой:
— Вот здорово! Пион[1] смывается.
Я было обиделась, но потом вспомнила, что и сама радовалась так недавно, когда уходили учительница или наставница.
Это меня подбодрило.
Мадам Лафрикен уронила слезу. Она ко мне привыкла. Я одиноко направилась к вокзалу и взяла билет третьего класса до Парижа.
