Тарелки были разные, и почти все надбитые. Длинный стол был накрыт клеенкой. Девушки шумно и много ели, макая хлеб в жиденький соус. Сидя в конце стола, мадам Лафрикен вела непринужденный разговор.
В верхней, большой комнате ряд железных кроваток освещался по вечерам хрустальной люстрой в паутине. Моя кровать стояла у стены. Ночью девушки храпели на разные голоса и, шлепая туфлями, ходили в уборную.
Я часто думала: «Все это не так плохо. В городе найти службу немыслимо. Мне очень повезло. Главное, главное, — думала я, — мне не пришлось обращаться за помощью к дяде Филиппу».
Эта мысль помогала мне чистить горячую картошку для пюре и диктовать речи, произнесенные в Коммерческой палате.
Иногда по вечерам мадам Лафрикен собирала всех в своей комнате, гасила верхний свет, зажигала лампу с темным абажуром и принималась читать нам стихи. Она читала стихи, упиваясь звуком своего голоса, забывая, кто ее окружает, где она. На ее лице появлялась улыбка торжества. В комнате мадам Лафрикен распускались цветы зла.
Но краснощекие девушки, уставшие после дня машинописи и стенографирования ста слов в минуту, тупо глядели перед собой или хихикали в полумраке. Часто к концу вечера «Прощание с Сюзон» заглушалось густым храпом. Роберта уютно спала в золоченом кресле без левой ручки.
7
Моцарт и Верлен удивили Жаклин Боклер. Мадам Лафрикен заметила смущение девушки. Она обрадовалась. Она показала ей репродукции картин, снимки статуй. Увидев Давида, Жаклин покраснела. Мадам Лафрикен сказала:
— Как вам не стыдно? Ведь это же искусство! И будь то голый мужчина или цветок, в искусстве они одинаково прекрасны.
Однажды целый вечер мадам Лафрикен играла Шопена. Жаклин сказала:
— Это похоже на множество зеркал и хрустальных бокалов.
Мадам Лафрикен пришла в восторг и дала ей читать Жироду.
Жаклин была некрасива, добродушна, впечатлительна и глупа. Месяц она сомневалась, кто прав: толстый кюре, мать с сиплым голосом, строгий отец, похожий на таракана, или мадам Лафрикен, Шопен, Жироду.
С детства она привыкла считать красивым: бумажные розы в голубой вазе, картину с луной и фонтаном, фаянсовую пастушку. Хорошей книгой была «Магали»; хорошей песней — «Радости любви длятся лишь миг». Вдруг мир перевернулся: голый Давид, «Сусанна и Тихий океан», пятый вальс.
Главное, всюду была любовь. И не та, которая длится лишь миг. Любовь — такая, от которой захватывает дух, становится тепло и слабеют ноги.
Кто был прав: толстый кюре или любовь? Через месяц Жаклин решила. Однажды ночью она убежала. Куда? К кому? Этого никогда никто не узнал.
