Еще одно последнее, волнительно-сладостное мгновение ожидания — и радостно и бережно подхваченная братом девочка уже трясется в телеге, крепко прижимая дорогой сердцу подарок.
Все теперь будто вновь расцвело вокруг. Весело щебечут птицы, солнышко залило своим теплом и хуторок, и опушку леса, и разнотравье душистых лугов. Тихо и ласково шумят придорожные ветлы, мирно и звонко журчит ручеек. Кажется, что радости нет границ.
И все-таки, когда проезжали мимо Чертова глаза, перекрестила Маринка свою куклу, чтобы не унес ее дедушка домовой, не уволок черт смурый, с рогами, в свое страшное болото.
— Глупышка, ей-бо, — заметил ее замешательство дядя. — Да то ж не черт или леший-домовик таскает кукол твоих. Не кажи ее подружкам — целее будет!
Да где там! Вот уже бегут гурьбой маленькие хуторянки. Ну разве можно пропустить такое редкое событие: не каждый день приезжает молодой горожанин.
— Эвона, глянь, сестрицы, у Маришки опять новая кукла!
— Счастливая наша сиротка… Ишь, братец-то как прынц выряжен.
— А кукла-то, кукла! Девоньки! Личико беленькое, а щечки как ягодки!
— Вишь, подружки! Платье-то лазоревое. А крапины-то, крапины, что твои ромашки, куда там, еще ярче цветут!
У товарок по заимке от зависти глаза блестят.
На другой день настал большой девичий праздник, так называемый «семик», то есть седьмой четверг после пасхи, за три дня до троицы. В этот день по стародавнему обычаю девушки и девочки срубают макушку березки, украшают ее разноцветными ленточками и идут с нею в лес, в поле, а затем бросают в реку. Но там, где нет реки, ее зарывают в землю.
Ходили подружки-девчонки и на этот раз в лес с разубранной в ленты березкой. Была там со своей новой куклой и Маринка. И когда начался обряд похорон, уговорили Маринку вместе с березкой захоронить на время и куклу.
— Не плачь, несмышленая, — увещевали ее сестрицы Смычковы. — Придешь завтра утром, разроешь холмик — и бери свою куклу, нынче ж — схорони в лесу: порядок такой…
А когда наутро пришла Маринка на это место, не было там ни холмика, ни ее куклы: в разрытой ямке лежала лишь одна пожухлая березка.
Горькая обида сдавила Маринкино сердечко.
Лучше бы поплакать. Но слез не было.
