Много пота пролил дядя, обрабатывая три надела, да еще и на отработках со всеми гнул спину, Потому и стал он в доме хозяином.
И не понять теперь, на чьих хлебах росла Маринка у дедушки с бабушкой, скорее, видать, на дяди Митиных, только верно одно — без отца и без матери.
— Ты у нас что былинка в поле, что горох при дороге, словно круглая сиротинушка, — жалела девочку тетка.
От этой жалости становилось на сердце еще горше прежнего.
Да и кому же с детства не западает на память известная русская присловка о том, что лучше жить в зависти, чем в жалости.
Один был верный заступник от вольных и невольных обидчиков — старший братец, да жил он теперь далеко в городе, а приезжал в деревню только летом, и то ненадолго. И те дни для Маринки становились настоящим праздником.
Целую зиму копил Гриша деньги по грошику. Старался у тетки в няньках — ходил на базар и в лавку, мыл посуду, полы, прибирал в доме, ухаживал за коровой, присматривал за свиньей и гусями, пеленал да качал младенца. За все это кормила, одевала его тетка и разрешала посещать школу. Иной раз перепадала ему копейка на булку, но он не тратил всех денег. Один грош, да откладывал себе в копилку, а когда скапливался пятак или, еще лучше, гривенник, покупал фарфоровую кукольную головку.
И тогда начинались новые заботы. Месяцами нянчил он соседских детей, оставался с ними по вечерам. За его труды портниха-соседка пришивала к фарфоровой головке тряпичное тулово с ручками и ножками, шила штанишки и платьице.
Очень любила Маринка своего брата Гришу, но не меньше, чем его самого, ждала, что привезет он ей в подарок новую куклу.
Чуть только солнышко пригреет землю, появятся проталинки, еще апрель на дворе, а Маринка уже начинает ждать, когда же приедет братец с куклой.
Подолгу стоит она на дороге и смотрит вдаль…
А брата все нет.
И вот уже потемнела светлая, весенне-чистая зелень, луга запестрели цветами.
Лето развернуло свои дары. Начался кое-где сбор ягод, полевых трав, а там и до грибов недалече.
Маринка уже не выбегает на дорогу, занятая новыми хлопотами.
И тогда вдруг донесется до чуткого слуха какой-то по-особому родной скрип колес, неуловимо особенное дребезжание телеги.
Маринка, бросив все, мчится, превозмогая сильные боли в ногах, по пыльной дороге навстречу брату.
Вот на проселке уже показался потный, усталый Серко. На телеге сидят два человека. Тот, что повыше и поплечистее, — дядя Митяй, а по другую ее сторону свесил с гряды ноги в черных ботинках с новыми шнурками, в брюках навыпуск, — ее родной брат. Он в синей косоворотке, подпоясанной желтой тесьмой. И в руках у него долгожданная кукла. И какое же на ней нарядное, лазоревое в крапинку, новенькое ситцевое платьице!
