Железка, которой я ковыряю, цепляется за ржавое кольцо, оно выворачивается из-под земли и, щёлкнув, застывает в неподвижности.
— Что это? — удивляется Игнат.
Мне самому непонятно, очень похоже на кольцо, которое приделывают к дверям, у нас на даче, на крышке погреба такое же.
— А вдруг здесь тайный ход? — в возбуждении говорит Юра и пытается тянуть за кольцо, но без видимого успеха.
— Точно ход! — уверенно заявляет Витя, — Нужно освободить крышку от земли, так мы её не поднимем.
Меня захлёстывает нетерпение, схватив кусок черепка, начинаю откидывать в сторону спрессовавшуюся пыль и всяческий мусор.
— Отойди, дай я лопатой, — Игнат уверенно копнул землю.
— Где лопату раздобыл?
— Вон ещё одна валяется.
Кидаюсь к ней и вдруг вижу, проём входной двери заслоняет силуэт человека. От неожиданности роняю лопату и вскрикиваю в испуге.
— Ты чего? — громко шепчет Игнат.
— Ребятушки, вы здесь? — слышится голос Пантелея Пантелеевича.
Мы замерли, прячась за опрокинутый стол. Завхоз некоторое время топчется у двери и неожиданно, к нашему ужасу, закрывает дверь и щёлкает засовом.
С криками несёмся к двери, отчаянно тарабаним по ней, но Пантелей Пантелеевич уже ушёл.
— Как же так?! — всхлипывает Витя. — Почему он нас запер?
— Мы не отозвались, вот он и решил, что нас здесь нет, — я стараюсь говорить твёрдо, но голос предательски дрожит.
— Надо дверь выломать, — предлагает Игнат.
— Как же, выломаешь её, вся металлом оббита, — обречённо говорит Юра.
— Стучать по ней надо, может Пантелеевич услышит, — я сам не верю своим словам, знаю, завхоз не любит задерживаться после работы, сразу уходит, а по времени, рабочий день закончился. Может учителя ещё есть, но они в своих кабинетах, вряд ли услышат наши вопли, подвал находится низко под уровнем первого этажа, все звуки глушатся.
— Нет, нас не услышат, — глухо произносит Игнат, — придётся ждать, когда родители начнут беспокоиться.
— Это только к вечеру, — с горечью хохотнул Витя, — они знают, что после футбола мы будем гулять.
— Во, влипли! — хватается за голову Юра.
— А мне кажется, — Витя едва шепчет, — Пантелеевич знает, что мы в подвале.
— Тогда зачем нас запер? — пугаюсь я.
— Он вообще какой-то непонятный, часто разговаривает сам с собой, смеётся невпопад.
— Глупости говоришь, — стараюсь говорить уверенно, но внезапно мне становится страшно, да так, что цепенею.
— Он точно маньяк, — добивает меня Витя.
— Ерунду говоришь, — Игнат даёт ему чувствительный подзатыльник, — Пантелеевич странный, это так, но безобидный.
