Адреналин все еще пульсирует под черепом. Пора приходить в себя. Капрал Масталик запускает дрон, чтобы проверить, нет ли поблизости повстанцев, но «сокол» никого не обнаруживает. Вероятно, их база находится дальше, может, даже за Кумишем, куда мы отправляемся завтра. Чтоб им всем провалиться!
Больше всего на свете мне сейчас хочется нажраться.
Вместо этого ко мне, закончив допрос, подходит Неми и, остановившись рядом, смотрит мне в глаза. Форма ей несколько велика, лицо покрыто пылью, но она все равно выглядит красавицей. Она спрашивает, всё ли в порядке, а я, не в силах совладать с собой, таращусь на ее губы, белые зубки и язык, с трудом подавляя желание сорвать с нее одежду.
— Я боялась, Маркус, что с вами что-то случилось.
— Ну и зря. Я разнес пикап вдребезги силой воли. — Глупая шутка.
Она гладит меня по руке, отчего меня бросает в жар.
— Что тебе сказал тот ремарец? — спрашиваю я, чтобы сменить тему.
— Он то ли ничего не знает, то ли хорошо притворяется. — Она наклоняется ко мне. — Вообще мне даже немного жаль, что тебя слегка не ранило.
— Что? — обалдело переспрашиваю я.
— Тогда я могла бы за тобой поухаживать, — смеется она и уходит, так как ее зовет сержант Голя.
Честно говоря, я даже не знаю, почему стараюсь ее избегать с самого начала миссии. Уже три дня я каждый день воображаю, как договариваюсь с ней о свидании, но скрываю подобные мысли даже от себя самого — лишь из-за сегодняшнего стресса я осознал их более отчетливо, а до этого голова моя была словно набита ватой.
Вряд ли стоит ждать и дальше. Неизвестно, что случится завтра, и не следует откладывать все на потом. Если где-то в мире и применимо изречение «carpe diem», то наверняка там, где идут бои. Наверняка здесь, в Ремарке, а в особенности в пустыне Саладх, которая не блещет красотой — в отличие от Неми Сильберг.
К вечеру мы понимаем, что нам нужна разрядка. Возможно, мы выбрали для этого не самый подходящий способ, но, по крайней мере, от него есть хоть какой-то толк. Думаю, что, если бы я тогда увидел выскакивающих из пикапа партизан Гарсии и застрелил нескольких в бою, было бы лучше. Теперь же одно лишь осознание того, что мы могли попросту взлететь на воздух, только прибавляет злости. Накапливающееся чувство безысходности рано или поздно нас убьет. Грязная, гребаная война.
Мы стоим напротив нужника, за дырявым сараем, в котором устроили казарму. Олаф Инка курит, стоя на страже за углом, а мы с Труманом, Гаусом и Водяной Блохой не сводим глаз с обитой фанерой деревянной двери, за которой сидит старший рядовой Бенеш, мучитель малыша Альбина. В руках у нас палки и куски досок, из которых мы вытащили гвозди, — все это мы собрали заранее, дожидаясь удобного случая.
