Где от иной любви сияю светом новым.
Под Марсом яростным средь боевых невзгод,
Где строки на листе размоет едкий пот,
В полях Фессалии, на пажити зеленой
Мы бросим наш напев над ратью утомленной,
Когда отложит длань на время ржавый меч
И сбросит бремя лат с отяжелевших плеч.
Но лиру, спутницу сих песен вдохновенных,
Способны заглушить раскаты гроз военных;
Здесь истинная кровь и подлинная боль,
Смерть на подмостках сих, увы, не просто роль,
Она свой правит суд и сыплет пепел в урны.
Ботфорты здесь в ходу, а вовсе не котурны,
И Мельпомену
[52] я зову вступить в игру,
Парнасским стал ключом, чтоб разбудить сестру
Сырых могильников: она в обличье диком,
Волосья распустив, исходит страшным криком,
Как лань, чей сосунок пропал среди чащоб.
Уста кровоточат, тоска ей морщит лоб,
И даже небеса мрачнеют, сдвинув брови,
Куда б она ни шла, за нею брызги крови,
И надрывается в рыданиях она,
А в хриплых возгласах такая речь слышна:
«Французская земля, ты кровь, ты пеплом стала,
О мать, коль матерью тебя назвать пристало,
Ты собственных детей не сберегла от зла,
У лона своего убийцам предала!
Тобой рожденные, утратив разум здравый,
Из-за твоих сосцов вступают в спор кровавый,
Два кровных отпрыска твоих между собой
За млеко белое ведут смертельный бой».
Лик скорбной Франции изобразить мне надо:
В объятьях матери свирепо бьются чада,
Сильнейший силится схватить вторую грудь,
А брата-близнеца больней ногой лягнуть,
Ногтями изодрать, и вот рука пострела
Чужою долею бесстыдно овладела,
Сей тать бессовестный, неправедный Исав
[53],
Все млеко высосал, у брата отобрав,
Он жизнь у ближнего отнимет, этот скаред,
Своей не пощадит, но крохи не подарит.
Иаков, брат его, измученный постом,
Смирял в своей душе обиду, но потом
Восстал, чтоб дать отпор тому, кто незаконно
Присвоить пожелал земли родимой лоно.
Ни возглас жалобный, ни горький плач, ни стон
Не успокоит пыл враждующих сторон,
Их злоба возросла, их жар не гаснет ярый,
Бой все неистовей и все сильней удары,
Сих братьев грозен спор и столь слепа их прыть,
Что каждый тянется другого ослепить.
Мать безутешная, в слезах к сынам взывая,
Взирает, слабая, увы, полуживая,
На окровавленных своих бесчинных чад,
Которые сразить друг друга норовят.
Прижав к себе того, кто жертвой стал в раздоре,
Мать сердобольная, сама себе на горе,
Дала ему покров, но тот, в ком больше сил,
Сие убежище святое осквернил.
Теперь в ее груди и молока не стало,
Смертельно хворая чуть слышно простонала:
«Сыны, предавшие свою родную мать,
