— Помоги левое надкрылье поднять, — сдался годок, поворачиваясь к Мику боком. Михаил помог. В розовато-белых складках мышц блеснул металл. Зрелище интриговало. — Теперь отведи крыло и засунь в открывшуюся пазуху руку. И тяни.
Из плоти выдвинулась помятая литая фляга. В ней глухо булькнуло, заставив птице-льва удовлетворенно рыкнуть. С немалым усилием выдернув тару из мышечного захвата, Михаил неуверенно взвесил ее в руке и присел в ожидании объяснений.
— Наша фамильная тайна, — буркнул годок. — Всегда с собой, понял… А яроттские уроды подрезали мне крылья и повредили лишние связки… Прикинь, как обидно? Близка добыча, да не схватить…
— Рад, что помог.
— Да ты расслабься… Сейчас накатим чутка, как учил Великий Отец, и поговорим за жизнь. Ты гость, будешь первым…
Михаил сделал добротный глоток и выпучил глаза. Огненная комета обрушилась в желудок и закрутилась нешуточным пожаром. Отчаянно зачесались уши…
— Вижу пошло… — Годок щелкнул клювом. — Меня зовут Трейч. Племя Рейспил.
— Мик.
— Давай по второй…
В последующие часы Трейч говорил без остановки, делясь неоспоримо интересными фактами биографии. Он упомянул о великих пирушках, родном городе Ардпри и о пестуемом им саде… О боги, не сад, а мечта — баллада цвета, сказание о красоте и гармонии — великая ботаническая феерия. Михаил помотал головой в попытке проследить хитросплетения годокского повествования.
— А сюда ты как… от цветов… да и вот почему? — Он приложился к фляге. В голове шумело.
— Да ты не нюхай, не нюхай из фляги-то… мозги сорвет… Семейный рецепт, понял? А попал я сюда просто — старейшины приказали, я пошел. В плен у Большого залома близ Эринзаса попал… А жадность Чедра привела в Эгор. Прикинь, они меня сюда запихнули, крылья оторвали, а выпускать на арену дрейфят… Смекаешь? Я ж им там глаза по самые яйца могу…
— Чего, так и сидишь тут?
— Сижу… На, хлебни.
— Яроттцы козлы.
— Воистину.
Они сделали еще по глотку. Краем мысли уловив, что годокское не спешит проваливаться в желудок, Михаил пихнул собеседника в бок и в несколько приемов поставил себя на ноги.
— Чего? — вернулся к реальности Трейч.
— Пойду потихоньку…
— А у меня еще фляга есть — под правым надкрыльем… Для равновесия, смекаешь?
— В другой раз… А то у меня темнеет…
— Буду ждать…
Обратную дорогу Михаил не запомнил. Тени и смутные пятна лиц, искаженные стены сошлись в нешуточной круговерти образов. Голоса в подступавшей тьме исходили криком и шепотом… Реальность напоминала оживший кошмар — вплоть до знакомого порога, чем-то неуловимо отличавшегося от сотни других порогов тюремных камер.
