— А куда ему деваться. Бегает, посуду лупит… Говорил жене — всыпь ему, чтоб не повадно было, а она только рукой машет. Ну прикинь — рукой машет, — прорвало солдата.
«Посуда, жена, дети». — Михаил в отчаянии замотал головой. Чудовищный яроттский образ трещал по швам.
— Вы, что ли, соберитесь ребята, — попросил он — А то я уже бояться перестаю…
Ктан развернулся и коротко ударил. Завертевшись волчком, Михаил рухнул на мостовую.
— Понял?! — Яроттец поднял его за шиворот и швырнул вперед. В теле толкнулась боль, покружила в поисках благодатной почвы и, пульсируя огненными токами, медленно стеклась к голове. Михаил постарался сдержать стон. Очко яроттской команде — он подставился, они не преминули воспользоваться.
Площадь плавно перетекла в широкую улицу — более опрятную, пестревшую вывесками торговых лавочек и мастерских. Праздный, деловой, безликий люд сновал от двери к двери в только им ведомой надобности. Рядовой день рядового города. Конвой горожане старательно игнорировали.
Топот, гомон, скрип и звон… Неумолимый марш в неведомое. И толика страха…
— Гляди, Корноухий, — солдат пихнул Михаила в бок и ткнул в неведомое пальцем. Страх возликовал.
Взглянув в указанном направлении, Михаил невольно замедлил шаг — увиденное ему не понравилось. Торговую улочку приняла в широкие объятия очередная площадь, посреди которой невероятным архитектурным ансамблем высилась огромная черная башня — столб тьмы, подпирающий небо. Овеянные черной поземкой каменные блоки — древние, выщербленные временем, пропитанные… ужасом. Ужас черными слезами стекал по стенам… «Я! Этого! Не вижу!» — билась спасительная мысль. Помогало слабо.
— Что это? — осмелился на вопрос Михаил.
Ктан, убедившись, что пленника проняло, милостиво пояснил:
— Это, Корноухий, тюрьма. Последний приют.
***
В немилосердной тишине тихо потрескивали факелы. Звук мгновенно растворялся в холодном сумраке залы.
— Доставили заключенного, мастер Трезел, — излишне бодро отрапортовал ктан.
Высокий, тощий мужчина с пропитой физиономией висельника недоуменно воззрился на осмелившегося нарушить тишину. Конвой тихо сдал назад, сгорбленными тенями переминаюсь у арки входа. Дай им волю, и они, проломив обитые железом створки, рванут под открытое небо. Михаил их понимал.
Мастер Трезел лениво кивнул и смерил заключенного мутным оценивающим взглядом. Ощутимо повеяло холодом.
— Агрун предупредил меня, — прохрипел Трезел. — На ваше счастье… — Тюремщик заперхал в страшном подобии смеха. — Идите ребятушки… бравы солдатушки… Идите на хрен отсюда.
