Конвой мгновенно выскользнул за дверь. Тишина стала всеобъемлющей, безмолвные камни, бесшумное факельное пламя… «Как в склепе» — оценил Михаил акустическую аномалию.
— Знаешь кто я? — неожиданно спокойно спросил яроттец.
— Нет.
— Я тюремный мастер. Хозяин последнего приюта. И что из этого следует?
— Что вам не повезло?
Трезел задумчиво покачал головой, хмыкнул и неторопливо уместился за массивным столом. Шаркнул по нему ладонью, сметая объедки. Чище не стало.
— Умный паря. — Трезел оскалился. — Имя давай скажи…
— Иванов.
— Ага. — Тюремный мастер достал из стола устрашающих размеров книгу. Открыл и что-то с натугой нацарапал пером на пожелтевших страницах. Вновь посмотрел на замершего пленника. — Ты пойми, паря, сдохнешь ты тут… Мертвый ты уже…
Михаила качнуло. Вокруг пустота. И только рык…
Рычал Трезел:
— Стража! Хетчевы дети… Сюда, уроды! Галопом!
В дверном проеме, суетливо толкаясь, возникли четверо яроттцев.
— Уровень сорок, номер двенадцать.
Для вытолкнутого в коридор Михаила начался бесконечный подъем. Этажи как братья — темнота, холод и вонь. Голодные провалы коридоров слепо таращились на зыбкие тени. После тридцатого пролета Михаил сбился со счета.
— Сюда! — гаркнул стражник.
Пленника втолкнули в круглый зал. Взметнулась пыль, серой вуалью скользнувшая вдоль нескольких дверей. Пламя факелов коснулось багрянцем дверных петель и замков.
— Слышь, а мы задохлика из двенадцатой убрали? Ты помнишь?
— Не, не помню…
Черные-красные заржали, довольные шуткой. Заскрежетал замок.
Пинок препроводил Михаила в затхлую утробу камеры. Лучик света из узкого, шириной не более ладони, окна только подчеркивал тьму. Со скрипом закрываемой двери жернова реальности остановились. Хочешь — стой, хочешь — бейся о равнодушные стены, исходи криком — все едино. Подойдя к окну, Михаил взглянул на плывущие по небу легкие облака. Свобода близка и красива.
Рухнув на гнилую подстилку в углу, Михаил закрыл глаза. Он подождет.
Сколько времени прошло до того, как стылый воздух камеры всколыхнулся потревоженный распахнувшейся дверью, Михаил не знал. Часы, дни? Вечность вне голода и жажды, что стремительно высасывала силы. В какой-то неуловимый момент разум полыхнул знакомым пожаром, волны призрачного огня омыли тело. Сквозь пламя вспышкой ударил образ исхлестанного молниями мира, взметнулась черная пыль… Что-то новое возникло в мироощущении. И нет более сил терпеть.
С трудом открыв глаза, Михаил заметил в проеме двери силуэт — тень человека на грани бытия. Неизвестный сделал шаг вперед. Михаил удивленно привстал — к нему вошла сама тьма. Плетение черных нитей антрацитовым танцем рисовало
