— Та-ак, — протянул милиционер, ознакомившись и придирчиво сличив фотографии с оригиналом. — А почему, гражданин Нефедов, вы в рабочее время на лавочке в парке прохлаждаетесь?
— Товарищ отделенный командир милиции, вот сюда гляньте, пожалуйста, — он показал пальцем на свой забинтованный под кепкой лоб. — Видите? Это я в автомобильную аварию позавчера попал. Сейчас нахожусь на больничном. В себя прихожу и выздоравливаю.
— Это ваши газеты? — въедливый отделенный кивнул на лежащую пачку.
— Мои, — согласился Алексей Валентинович.
— А зачем вам столько?
— В смысле?
— Дайте посмотреть, — милиционер протянул руку.
— Да, пожалуйста, смотрите, можете даже взять почитать, мне не жалко, — Алексей Валентинович подал газеты, — я их уже прочел.
Милиционер быстро перебрал пачку, обращая внимание на даты:
— Гражданин Нефедов, а зачем вы сейчас читали старые газеты? Вы что, в прошлые дни их не читали?
— Я память потерял при аварии, головой сильно ударился, — гражданин «Нефедов» опять показал на перебинтованный лоб. — Об этом и справка имеется. Она в заводской санчасти. Вот, теперь газеты читаю. Пытаюсь ее, память в смысле, восстановить.
— Справку покажите.
— Так я же вам сказал: она в заводской санчасти.
— Значит, справки не имеется. Ясно. Пройдемте со мной в отделение для выяснения.
— Слушай, товарищ отделенный командир, какое тебе нужно выяснение? У тебя мои документы. Моя справка — на заводе. Хочешь, я голову разбинтую — швы на лбу посмотришь?
— Я не доктор, чтобы швы проверять, — спрятал документы Нефедова к себе в нагрудный карман белой гимнастерки доставучий милиционер. — Пройдемте, гражданин.
— А я не понимаю, товарищ милиционер, и чего ты ко мне привязался? — начал закипать Алексей Валентинович. — Сидит себе рабочий человек тихо, мирно в парке на лавочке отдыхает. Документы имеются. Что тебе не так? Шпийона мечтаешь поймать? Или прогульщика? Если я много газет читаю — значит, по-твоему, только сегодня границу перешел и хочу побыстрее познакомиться с советской действительностью? Так что ли?
— Гражданин! — повысил голос милиционер и положил руку на желтую кобуру нагана, сдвинутую у него по ремню назад. — Не заставляйте меня применять оружие!
— Ох, везет мне сегодня на чересчур бдительных служивых с оружием, — вздохнул Алексей Валентинович, упрямо продолжая сидеть. — Уже второй сегодня за револьвер хватается. Ну, достанешь ты свою, как ваши подопечные уркаганы говорят, «волыну». И чего? А я буду продолжать сидеть на лавочке. Ты что пристрелишь меня за это? Я тебе сопротивления не оказываю, не нападаю. Просто сижу. Глянь, служивый: уже зеваки вокруг нас собираются. Выстрелишь в меня — найдется, кому подтвердить, что я тебя и пальцем не трогал и не убегал. Я добропорядочный советский гражданин, комсомолец, шофер-стахановец, три тысячи километров без капремонта (добавил себе почетное звание и назвал от фонаря километраж Алексей Валентинович), физкультурник, победитель городских и республиканских соревнований по военному троеборью. И ты мне не даешь спокойно отдыхать? В участок меня тащишь? Чай не царский режим! Дискредитируешь? Зачем мой отец Зимний брал? Ты на чью мельницу воду льешь, голуба? На буржуазно-империалистическую или нацистско-фашистскую? На самурайскую японскую или на белопанскую польскую? А может, ты замаскированный ежовский выкормыш или белогвардейский перевертыш? — понесло Алексея Валентиновича, как когда-то книжного Остапа. — Троцкист скрытый? Правый уклонист? Бухарина под одеялом по ночам перечитываешь? Гегеля с его корешем Кантом наизусть цитируешь? Апрельские тезисы Ленина плохо в школе изучал? Второй том «Капитала» Карла Маркса недостаточно трудолюбиво штудировал? Ты вообще кто у нас: держиморда царская или милиционер советский?
