Музыка помогала ему понять гармонию диссонансов. «Разве мы не сотворены, – говорил Шелли, – как музыкальные ноты – такие непохожие одна на другую, но существующие друг для друга». Музыка как универсальный язык сближает сердца. Бетховен так же понятен французу, как немцу, американцу или итальянцу. Излюбленные средства выражения для Роллана-романиста – именно музыкальные. «Я постоянно возвращаюсь к ним, – говорил он. – Я возвращаюсь к ним, когда мне нужно придать человеческой эпопее развязку, подобную тем, какие я использовал в революционной драме: страсти и ненависть растворяются в покое природы, человеческую суету окружает тишина бесконечных пространств, и суета теряется в этой тишине, как пропадает из виду камень, упавший в воду». Сливаются в гармонии противоположности: любовь и ненависть, героизм и беспомощность, страдание и радость. «Durch Leiden Freude»[170]. Через страдания к радости – это история Жан-Кристофа. И это история самого Ромена Роллана.
Он испил до дна чашу страданий во времена пребывания «над схваткой». Когда в 1934 году он женился на молодой женщине – русской по отцу и француженке по матери, – ему улыбнулось личное счастье. Майя стала для него подругой и сотрудницей, и к нему вернулась радость творчества. Он создал еще один большой роман, на этот раз о женщине – «Очарованная душа». «Игрой любви и смерти» продолжил свои «Драмы Революции» и смог закончить многотомный музыковедческий труд «Бетховен. Великие творческие эпохи». Роллана переводили на все языки мира, но в глазах людей, которые не знали о нем всего, он был одновременно и самым знаменитым из французов, и одним из самых одиноких в своем отечестве. Мнение это нельзя назвать верным – даже во Франции у него остались преданные друзья: Поль Клодель, Луи Жийе, Луи Арагон, Жан-Ришар Блок, Роже Мартен дю Гар, Ален. Монтерлан[171] восхваляет Роллана за то, что он в 1914–1918 годах «выработал для себя – и неуклонно ему следовал – образ действий, несравненно более высокий с точки зрения моральных и интеллектуальных ценностей, чем у участвовавших в тех же событиях пламенных бойцов всех калибров, тем не менее тоже сыгравших свою партию в великой симфонии».
За редкими исключениями все друзья Роллана разделяли его «левые» взгляды. Им восхищались в Советской России. В Англии его друзьями были Бернард Шоу и Бертран Рассел, оба иногда навещали французского коллегу, обоим были понятны его ужас перед войной и желание преодолеть кастовые различия. А сам он, вопреки всему, оставался аристократом духа. Даже чисто внешне он выглядел аристократом, а его благовоспитанность и утонченность убеждали, что Роллан имеет полное на это право.
