Фока, улыбнись Вадиму Вадимычу. Как ваш желудок?
Тараканов. С желудком швах. Что не заедешь?
Носакин. Фоку не могу ни на минуту с глаз спустить… А везти к вам опасно…
Тараканов. Привози, ничего… (Кобелеву.) Ну, а как ты?
Носакин подходит к Клавдию.
Кобелев. Я прямо с веялки, нашу управскую выписал, отлично работает… даже не успел помыться… Что — опять неприятности?
Тараканов. Клавдия и Соньку на смычок… норову много; Квашнева одна не сладит.
Кобелев. Та, та, та! Женить его, женить!.. (Наклоняется к уху.) А знаешь, из-за чего все это?
Носакин(Клавдию). Что грустен, родной? Все думаешь?
Клавдий. Все думаю.
Носакин. Счастливые не думают. А ты ценишь ли свое счастье как надо?
Клавдий. Я рад вас видеть…
Носакин. Это что за новая мода… Откуда «вы». «Ты», кажется, всегда было. Ах ты забывчивый!
Клавдий. Спасибо. Ты вникни… Я расскажу подробно… Началось это… Идем к окну… Идут. Клавдий рассказывает.
Кобелев(Тараканову). Уверяю тебя — и ко мне заезжала… Страховой агент, и препикантна…
Тараканов. Призвать надо… Погляжу. Пикантна, говоришь?
Кобелев. Из-за чего бы Клавдий на стену полез?
Тараканов. Да… Зря не полезет.
Кобелев. Приезжает ко мне под вечер, дождик страшный; я ведь на холостом положении; думал, думал — оставил ночевать — а сам глаз не могу сомкнуть. Понимаешь, в ней есть что-то такое… Вышел со свечкой в коридор, дверь у нее отворена, она спит на кровати… Ну, чтобы ты сделал? Честное слово даю — не струсил, но вернулся… ведь я грязен, mon cher,[6] как помазок, – весь день верчусь: то в амбары, то на скотный; послушал бы, как я с мужиками ругаюсь… Прибежал к себе, взялся вот так… и час проклял, когда управляющего прогнал… Ведь не брать же мне ванну среди ночи!
Тараканов. Компрометируешь сословие, возьми управляющего…
Кобелев. Ах, не расстраивай, mon cher.
Входит Квашнева, ставит портрет к стене, здоровается.
Носакин. Добрейшая Марья Уваровна, ручки, ручки, позвольте. А вот мой Фока.
Квашнева. Какой балбес вырос.
Фока(угрожающе). Папаша!
Носакин. Молчи, терпи, Фока…
Квашнева(Кобелеву). Ну, спасибо, спасибо, приехал.
Кобелев. Прямо от веялки оторвали, матушка; не пеняй, если грязен.
Квашнева. И верно. В бороде целый ворох… Ну, все равно, поцелуемся. Что жена?
Кобелев. Телеграфирует из Парижа: «Сезон начался — вышли тысячу». А у меня хлеб не продан…
Квашнева. И нипочем не высылай. Вернется.
Кобелев. Сохрани бог…
Тараканов. Капель!..
Квашнева. Нил, водки! Господа, садитесь… Вадим Вадимыч, садитесь… Просила я вас приехать для того, чтобы рассудить меня с племянником моим, Клавдием Петровичем. Записки мои прочли, с делом ознакомились, жених перед вами, что думаете, говорите…
