– Хорошо, я спрашиваю.
– Отвечаю: нет. Потому что вы не обнаружили ни одного подозрительного обстоятельства. Хотите пива?
– Да, – буркнул Кремер.
Он осушил бутылку и, так и не разжившись ни информацией, ни хотя бы гипотезой, покинул нас.
Проводив его до двери и вернувшись в кабинет, я заметил:
– Похоже, с годами старая ищейка набирается опыта. Еще бы, ведь он имеет возможность наблюдать мои методы. На сей раз он переворошил там все почти так же хорошо, как это сделал бы я.
– Пф! – Вулф отодвинул поднос, чтобы освободить место для карты. – Не могу сказать, что не согласен с тобой. Почти так же хорошо, да. Но либо у него не хватило чутья, чтобы выяснить все обстоятельства случившегося в тот день, либо он проглядел свой лучший шанс раскрыть преступление, если таковое имело место. Ведь за последние семь дней дождя не было? То-то же, не было.
Я уставился на Вулфа:
– Ни слова больше! Сколько попыток на отгадывание?
Но он не обратил внимания на мой вопрос и занялся картой. Это был один из тех многочисленных случаев, когда я с наслаждением столкнул бы его с крыши Эмпайр-стейт-билдинга, если бы существовал способ его туда заманить. Конечно, не исключалось, что он решил просто подразнить меня, но я в этом сомневался. Я достаточно изучил его интонации.
Ночь прошла ужасно. Вместо того чтобы заснуть через тридцать секунд, я тридцать минут ломал голову над тем, что же он все-таки имел в виду, а потом дважды просыпался от кошмара. В первый раз мне приснилось, что сквозь крышу на меня льется дождь и что каждая капля – это бацилла столбняка, а во второй – что я оказался в пустыне, где уже сто лет не было дождя. На следующее утро, когда в девять часов Вулф поднялся в оранжерею, меня охватило упрямство. Я сел за стол и мысленно отправился на ту вечеринку в Ривердейл, прокручивая тот визит секунду за секундой, как я докладывал об этом Вулфу. И вдруг – эврика! Меня осенило бы раньше, если бы не всякие помехи, телефонные звонки и тому подобное, но в конце концов все сделалось очевидным, как губная помада.
Оставалась одна деталь. Чтобы уточнить ее, я позвонил жившему через дом от нас доктору Волмеру и выяснил, что смертоносный столбняк имел три жизни – втрое больше, чем человек, хотя втрое меньше, чем кошка: он мог существовать в виде токсина, в виде бацилл и в виде спор. Попадая в организм, бациллы или споры вырабатывали токсин, который и делал свое черное дело, причем путешествуя по телу не с кровью, а по нервным стволам. Бациллы и споры были анаэробны, но могли жить на поверхности почвы многие годы, особенно споры.
