Мать, женщина с глубоко посаженными глазами, кивнула мне.
— Я видела вас в церкви, — сказала она. Говорила она правильно, как монахиня. Между фразами поджимала губы.
Я кивнула. Она представилась как мадам Браудер, это вроде британская фамилия. А парня зовут Уильям.
— Мы живем у подножия Морн-Кро-Сури, — сказала я им.
— На реке? — спросила мадам Браудер, убирая прядь рыжих волос под простую белую косынку.
— Дальше, в Ла-Пажери. — Я видела, как в заливе к берегу медленно шла гоми.[9] Над ней, как москиты в дождливый сезон, сновали чайки.
— А мы ближе к городу, — сказала мадам Браудер.
— Усадьба старого Лейнелота, — сказала Мими, чесавшая уши шелудивой собаке. — Да мы с вами соседи, если судить по реке.
Я почувствовала, что должна пригласить новых знакомых на чай с пирожными, но не посмела, вспомнив грубые слова мамы: беке-гуйав. Меня выручил Сильвестр, потянув меня за рукав в фургон. Я торопливо попрощалась.
Мими дразнила меня всю дорогу домой.
— Глазки строила, — толкалась она локтем, — я видела, как ты глазки строила.
Воскресенье, 9 августа
Сегодня утром Уильям с матерью сидели в церкви на передней скамье. Мама, Манет (ей стало лучше) и я сидели через несколько рядов за ними. Всю мессу я смотрела на его затылок, и сердце у меня трепетало, как птенец, попавший в силок.
10 августа
Я улизнула из дому искупаться на нижний пруд. У берега стоял этот новый парень, Уильям Браудер. Он закатал панталоны до колен и удил рыбу. Увидев меня, он вроде как испугался, будто провинился чем-то, и вытащил из воды удочку — белый конский волос, привязанный к бамбуковому шесту.
— Поймал что-нибудь?
Было жарко, и мне не терпелось зайти в воду, но я не знала, можно ли при нем купаться. Я уселась на берегу, сорвала длинный лист травы и, разорвав его вдоль, зажала между ладонями и задудела.
— Как ты это делаешь? — спросил Уильям, приводя в порядок панталоны.
Я показала ему, и мы задудели вместе.
— Почему вы переехали на Труа-Иле? — наконец спросила я. Остров мы называли Cul-de-sac à Vaches, Коровьим полем. — Хотя дело, конечно, не мое, — добавила я, желая показать свою воспитанность.
— Матери было тяжело на Сен-Пьер, — сказал Уильям и посмотрел в небо, на кружившего ястреба. — Правда, здесь ей тоже нелегко, — добавил он и пожал плечами.
Я слыхала, что его мать-актриса во время Семилетней войны полюбила британца, военного моряка. «Вообразите такую мать», — подумала я. Актриса! Каков стыд, какова репутация! Актрис даже не хоронят в освященной земле, на них нельзя жениться — церковь запрещает.
