Кхин, в свою очередь, с каждой прошедшей неделей, казалось, отступала все дальше в мир, состоящий исключительно из детей и прислуги, и всякий раз, оказываясь рядом с Со Леем, погружалась во все более глубокое молчание, которое любой принял бы за отчужденность. Бывали дни, когда он видел ее только мельком, если заглядывал в кухню якобы за едой или питьем, и даже если заставал ее в полном одиночестве сидящей за столом, она с трудом выдавливала лишь пару слов. И он понимал, что ее нежелание общаться проистекает из стремления сохранить мир между ними, даже если для нее самой это предполагало нескончаемую внутреннюю войну. Нет, она ни единым намеком не давала понять, что хочет его. Но его присутствие явно пробуждало в ней страсть.
И чем больше времени он проводил в их доме, тем больше убеждался, что эта страсть загадочным образом распространялась на остальных членов семьи. Иногда, когда они втроем сидели после ужина, прислушиваясь к звукам одного и того же дождя, допивая последние глотки одного и того же хереса, грустя от одних и тех же меланхолических мелодий из патефона, глядя, как старшие дети разыгрывают представление или читают вслух книжку английских стихов, он ловил взгляд, который Кхин бросала на Бенни поверх вязальных спиц, или замечал, как она печально смотрит в окно на туман, спускающийся с холма, а Грейс спит у нее на руках, и тогда его накрывал ужас понимания, что ничего между ним и Кхин не решено окончательно. Что они просто затаили дыхание, как и все остальные в этой стране. И даже дети, с их страстью к играм и зоркими любопытными глазами, и даже Бенни, с его уверенным взглядом и привычкой хорохориться, – все они в смятении, и именно эта неопределенность определяла ее отношения с Со Леем.
И это случилось. Мир рухнул – их собственный и мир всей страны.
19 июля 1947 года по радио взвыли сирены и диктор срывающимся голосом объявил сквозь слезы: «Сегодня утром, в 10:37, наш вождь и освободитель, генерал Аун Сан, трагически погиб во время заседания кабинета министров вместе с еще восемью соратниками. Он оставил скорбящую по нему страну, жену, двух сыновей и дочь».
Тут же разнесся слух, что убийцы – люди в военной форме, которые выскочили из армейского джипа, ворвались в секретариат, открыли огонь, а потом сбежали через выход на Спаркс-стрит, – были агентами некоей западной партии, стремившейся остановить прогресс, достигнутый Аун Саном в вопросе о национальных меньшинствах. Но это полный бред, сошлись во мнении Со Лей и Бенни. Вскоре, разумеется, всплыли связи одного из бирманских политических оппонентов Аун Сана с его убийцами. В кратчайшие сроки оппонента судили и приговорили к смертной казни за организацию заговора, что открыло путь к руководству партией другому «Такину» – тому, кто открыто выступал против идеи автономных национальных государств и, в отличие от своего предшественника, не менял сторону, перекидываясь в лагерь Союзников во время войны, а отступил вместе с японцами.
