– Знаешь, я ведь никогда не стремился к славе, не искал признания. Даже предпочел бы стать невидимым. Лучше всего покинуть этот мир так же незаметно, как появился в нем, провожаемый лишь одним или двумя из тех, кому я действительно дорог. Наверное, это типичная каренская черта. Склонность к смирению, стремление держаться в тени. Наша скромность, столь сильная, почти самоуничижительная. Но сейчас… сейчас вдруг моя незаметность – наша относительная невидимость – очень удручает меня. Очень сильно огорчает, правда… Если хотя бы на миг взглянуть их глазами – глазами тех, для кого скромность не является абсолютным достоинством, то окажется, что мы ценим свою жизнь даже меньше, чем они. Мы словно разрешаем им не считаться с нами. Даже хуже. Разрешаем искоренить нас, как слабый, негодный штамм бактерий. Я никогда не считал англичан расистами, но им должно быть известно, что Ну объявил о своем желании стереть всех каренов с лица земли. И как они в таком случае могут, с их военной программой, направленной против нас, не считаться соучастниками геноцида?
Ветер за окном вновь поманил их, прервав на миг Со Лея.
– Иногда мне кажется, что я лишь мальчишка тридцати пяти лет, убитый горем, потому что любимый папа, который, как он думал, считал его драгоценным и единственным, хорошим и достойным, на самом деле никогда его не любил – потому что папа любил его исключительно по расчету… И все внезапно переменилось, правильное и неправильное смешалось. Больше не к кому прильнуть, не во что верить… Ты должен знать, Бенни, я никогда отсюда не выйду. Живым.
– Но есть же надежда… – пробормотал Бенни без капли уверенности.
Со Лей расслышал капитуляцию в его голосе. Чуть улыбнувшись, почти утешая, сказал:
– Не Вин и его люди уж точно не надеются, что я перекинусь на их сторону. Знаешь, где они меня нашли? В доме брата в Таравади. Я даже не мог заставить себя прятаться.
Они молчали, и в этой тишине, в этой беззвучной темноте не отыскать было убежища от бессилия перед неизбежным. Бенни чувствовал, что не в состоянии удержать друга, подхватить его на самом краю. Он сознавал, что разочарование Со Лея слишком глубоко.
Со Лей резко поднялся с кровати, подошел к окну и стоял, разглядывая лунный диск над крышей женской тюрьмы. Бенни не встал рядом с ним, но у него было очень ясное внутреннее ощущение, что он летит вместе с другом, влекомый ветром, над спящей Ритой, над грязным тюремным двором, к сверкающей реке, и там они опускаются на опушке леса, а за спинами у них расстилаются поля. Итак, вот оно, это место, где их пути разойдутся.
