– Коммунисты?
– Я не хочу такого альянса – но скажи это остальным, если нас предали сами вершители демократии… Теперь понимаешь, что я имею в виду, когда говорю о надежде. Какая может быть надежда при таком двуличии, таком чудовищном предательстве, перед лицом вероятного раскола в наших рядах по вопросу о том, кому доверять?
А что же американцы? – хотел спросить Бенни. Как же они вписываются в эту чудовищную картину? Но быстро понял, что задать такой вопрос означает лишь подвести Со Лея – ведь он отказался подставить Бенни, раскрыв ему то, из-за чего Бенни мог бы предать их дело и дружбу.
Оба какое-то время молчали, отступив в свои невысказанные вопросы и сомнения. Потом Со Лей опять посмотрел на Бенни, словно отбрасывая аргументы, которые обдумывал.
– Если кто-то извне начнет прощупывать почву, выйдет на тебя с предложением… – очень осторожно начал он.
И Бенни тотчас подумал о ком-то за пределами камеры, за пределами мужской тюрьмы, – о Рите, которая, разумеется, прощупывает почву уже несколько месяцев. А следом – о Не Вине, человеке, бросившем его в тюрьму. Но тут же сообразил, что Со Лей – смотревший на него все так же пристально и загадочно – имеет в виду кого-то за пределами Бирмы. И отчетливо вспомнил слова Не Вина о засаде на берегу Салуина, о каренских лидерах, которые «считали себя очень умными и собрались встретиться с неким американцем в Таиланде».
Со Лей продолжил, шепотом, едва слышно:
– Если к тебе обратится некто по имени Тесак…
– Тесак?
– Если он вступит с тобой в контакт, еще раз обдумай вопрос о доверии, Бенни.
Они снова надолго замолчали, и в их молчании звучали вопросы, вопросы обо всем, чего не сказал Со Лей. Ночной ветер за окном жалобно взвыл, и Бенни с облегчением заметил, что Со Лей отвлекся от него, от происходящего в камере, внимание его обратилось к ночи за стенами тюрьмы и к революции, разрастающейся под звездами.
– Помню, во время войны, – заговорил Со Лей, – Второй мировой войны, когда мы сражались с джапами и Армией независимости Бирмы, – помню, я пришел в деревню, которую только что сожгли. Там молодая женщина копалась на пепелище своего дома. До сих пор не могу представить, что она там искала. Но меня потрясло ее спокойствие, то, как она методично занималась своим делом, как будто оно было предписано ей судьбой, которая ей известна, и, что куда удивительней, – судьбой, которую она приняла.
Со Лей резко вздохнул, будто силясь удержать ни много ни мало собственную жизнь наперекор предопределенной судьбе.
