В пучине тьмы [фрагмент] | страница 5

Он стоял перед ними, протянул лампу Колдашову и во второй раз за последние четверть часа расстегнул брюки. Сорвал с себя кальсоны. Он позволил им опуститься на колени.

— Разденешься сама, или я тебя раздену? — сказал почти безупречной польским языком молодой девушке, которая голову втискивала между коленями. Через некоторое время раздвинули эти колени и выволокли ее наверх. Вытащили из подвала лестницу. Колдашов своими коленями сжимал виски девушки, а ее руки прижимал к полу.

Борофеев насиловал медленно, до вторичного подавления материнских криков, которые доносились из погреба. Когда он закончил, похлопал коллегу по вспотевшей шее.

Затем поменялись ролями. А потом Борофеев снова удовлетворил ее телом свою жажду. Колдашов пошел по его стопам. Он не хотел быть хуже своего командира.

Потом бросили потерявшую сознание девушку на одной из кроватей. В освещенной квартире Бахтияр Кекильбаев пил водку с женщиной и рыжим мужчина. Его ТТшка лежала на столе. При виде своих коллег аж вскочил на прямые ноги.

— Теперь я пойду трахать, трахать, — попятился на кухню.

Борофеев сел за стол, свое красивое лицо в грузинском типе опер на мощные стройные руки и меланхолично уставился в какой-то невидимую точку.

— Ты иди лучше вниз, в погреб, — тихо сказал он. — Потому что на верху это уже нечего трахать…

На следующий день я начал мое расследование. В голову мне пришли два новых способа его проведения.

Первый был очень простой — встретиться с хорошо мне знакомым еще со львовской полиции, в настоящее время служившим новой власти милиционером Францишком Пирожеком и попросить его, чтобы по старой памяти проверил в картотеке УБ[1], кто из учеников Gymnasium Subterraneum[2] в ней фигурирует.

К сожалению, я понимал, что Пирожек, боясь за свое место, обремененный в пожилом возрасте маленькими детьми, может мне просто отказать. Страхуясь от такого поворота дел, я решил применить другой метод, который, впрочем, когда-то опробовал во Львове.

Я представил профессору Стефанусу эту процедуру, служащую опознанию стукача.

Философ одобрил этот план без возражений и сразу же приступил к действию.

В ближайшие несколько дней он поговорил отдельно с каждым из своих учеников. Каждому из них сообщил, что после смерти их коллеги, агента УБ, наступает пауза в уроках, а после перерыва появится на тайных курсах новый учитель греческого, бывший офицер АК, человек, враждебно настроенный к нынешнему счастливому строю.