Крепость Бреслау | страница 49



Голос совести вовсе не шептал Моку: «Ты скотина, уже в момент дачи обещания ты знал, что его не выполнишь — как обычно, как обычно». Голос совести говорил что-то совершенно другое.

На Фрайбургерштрассе небо плеснуло бомбами. В доме, в котором находилось прекрасно знакомое Моку детективное агентство Теодора Борка, взорвался газ и обрушил каркас дома. Окна лопались, а на баке мотоцикла, за которым укрылся капитан, разбрызгалось стекло и осколки от окон, создавая своеобразный острый туман.

Дом завалился медленно и величественно, трубы урчали и плевали вокруг водой, кафель в печах отрывался от своих швов, пружины пробивали поверхность диванов, дымоходы стреляли сажей, а пыль поднималась с земли белыми и черными полосами.

Мок вскочил на мотоцикл и, стегаемый по пятам обломками кирпича, двинулся прямо в сторону тюрьмы и нового здания Президиума Полиции.

Перепрыгивая через трамвайные рельсы рядом со зданием суда, он не чувствовал уже ни малейших угрызений совести. Появились они, однако, снова, когда он ринулся быстро в направлении Силезского музея изобразительных искусств. Около неоклассического здания остановил цундапп под молодыми каштанами, безлистные ветви которых теребил порывистый ветер.

Он решил переждать дождь, который только усилился. Подвел мотоцикл под лестницу и сам укрылся под аркой музея. Прижался спиной к двери и, вопреки рекомендациям противовоздушной обороны, закурил папиросу. Табачный дым заполнил легкие и просветить ум. Мок смог уже определить свою печаль и беспокойство.

Это не были угрызения совести уважаемого человека, который превратился в старого похотливого сатира, ни угрызения совести человека чести, превращающегося в мошенника, который дает обещания так же легко, как их ломает. Это были угрызения совести полицейского, которому несколько раз пришлось невинного человека считать убийцей.

Голос совести был скрежещущий и ворчливый, как голос его покойного уже многолетнего шефа, Генриха Мюльхауза. Старый полицейский Мок слушал ее голос и чувствовал — несмотря на пронизывающий холод — румянец стыда. Голос этот смеялся издевательски: «Эдзе, звезда полиции, великолепный охотничий пес, который не бросил даже легкого следа, ты потерял нюх на старости лет? Ты действительно думаешь, старый идиот, что Берту Флогнер изнасиловали русские? Блестки на мундире указывают как на русских, так? Странные бы это были русские, которые обокрали квартиру фон Могмицов, в то время как оставили мебель и швейную машинку портного Убера! А кто сообщил твоему брату Францу о какой-то тайне квартиры фон Могмицов?