у меня за эти дни. Да немало похожих смердов от иных бояр перешло. Ну, а у меня, — усмехнулся он, — уже станут непохожими, никуда не пойдут. — Бросив пытливый взгляд на купца, боярин вдруг осекся, понял, что сказал лишнее. Хорошо, что хоть главное утаил: боярин ненавидел своего князя Бориса не меньше, чем этот купец князя Глеба. Думалось боярину не раз, что под Глебом жил бы он веселей — тоже немало нашел бы людишек, кого в рабство продать. С поселян, и купцов, и ремесленников вдвое дани тянул бы. А помрут с голоду данники — другие найдутся. Дружины больше надо бы ради этого, не две сотни, а пять. Да тих князь Борис сам и другим велит быть тихими.
— Стало быть, на радость тебе наши беды? — негромко заметил Микула, давно разгадавший тайные думы тысяцкого.
— Не на радость, нет! — мгновенно придав своему лицу выражение озабоченности, воскликнул тот. — С болью в сердце считаю, сколь помножилось ныне несчастных, что защиты ищут. Разумею, как и ты, откуда лихо идет, да противостоять не можем. Покоряться надо судьбе, покоряться... Так о чем твоя просьба? — резко оборвав себя, холодно и строго спросил боярин.
Купец объяснил: скоро ему придется отправлять караван через волоки на Днепр, на полдень, а дорога неспокойна. Просит выделить ему с десяток оружных людей для охраны.
— Хорошо, подумаю, — ответил боярин, а про себя тут же решил, что не только никакой охраны не даст купцу, но еще пошлет ночью десяток верных людей на волок перехватить и ограбить купеческие лодьи.
5
Боярин велел доложить о себе почивавшему после полудни князю Борису и, не ожидая пока его позовут, шагнул в полутемную, с кислым запахом опочивальню. Полуодетый князь сидел на ложе, свесив тощие ноги, держал на ладони игрушечный храм из щепы и улыбался. Тяжелое одеяло из лисьих шкур сползло на пол.
«Свинья, все княжество проспит», — подумал Якун и нарочно громко, зло заговорил:
— Беда, князь: опять твой братец нашкодил.
Борис поежился. Тихая комната, в которой он любил разгадывать сны, размышлять о смысле жизни или обдумывать возможные способы прославления своего имени, неожиданно наполнилась противным голосом тысяцкого, рассказывавшего о пожарах, насилиях, грабежах и убийствах с такой обстоятельностью, словно это доставляло ему радость.
— Не называй его моим братом, называй его «князь Глеб», — тихо промолвил Борис, когда Якун умолк. — Хорошо, мы примем меры. Закажи на завтра молебен в святой Софии на помин невинно погубленных душ.
