— Не это бы, князь, надо. Силу собрать бы, наказать виновников, чтоб не повадно было. — Боярин вдруг развернул длинный пергамент и, заглядывая в него, сказал: — Тут пишет к тебе Великий князь киевский, корит, что все брату своему спускаешь, с паскудством и татьбой его миришься, ни слова в укор не сказал ему.
— Откуда се князю Великому ведомо? — спросил Борис. Он спрятал свою игрушку в нишу, завешенную цветным холстом, глянул с неприязнью на боярина и продолжал: — Еще что пишет Великий князь?
— Напоминает, что в роду Всеславичей ты старший, и требует от нас...
— От меня, — тихо поправил Борис.
— Прости, от тебя... Требует выдать ему Глеба.
— Сам пускай берет, — вздохнул Борис. — Уж я не звал ли его?
— В противном случае угрожает нам Великий князь... тебе угрожает, — поправился боярин, — лишением княжения.
— Не он дал, не он и возьмет, — мрачно, но все так же тихо, промолвил Борис. — Вотчинная наша власть.
В тиши своей спаленки Борис не раз уже пытался проникнуть в тайный и темный смысл божественного провидения. Раз он, Борис, родился от князя старшим, значит, бог его избрал быть князем после своего отца. Но зачем он тогда дал ему еще шесть братьев-гордецов? Они тоже от бога или не от бога? На этот вопрос, давно уже занимавший его, Борис не нашел ответа.
— Еще тут сказано, — продолжал между тем Якун, — что митрополит киевский за злые бесчинства против бога и многих князей русских и всей Руси святой повелел во всех церквах господних, в соборах и даже в часовнях, где служба богова творится, петь Глебу анафему.
Князь устало склонил голову. Петь брату анафему... Так может быть, этот брат и не от бога? Может, он от сатаны? Но как же тогда лоно матери, обоих их породившее, — кому оно принадлежит?
Князь думал, а боярин переминался с ноги на ногу и нетерпеливо ждал его решения. Наконец Борис поднял голову. Лицо его было светло и спокойно. Он нашел решение.
— В молебне мы и Глеба помянем. Будем просить бога образумить его. А иные пусть клянут. Воля богова — она покажет себя. — И, чтобы покончить с этим, спросил: — А как там камнерезы — стараются?
— Стараются, — угрюмо ответил Якун.
Еще в прошлом году Борис велел выбить на двух глыбах красного камня, торчащих из воды у левого берега Двины, в четырех верстах ниже замковой горы, слова: «Господи, помози рабю твоему» — на одном, а на другом: «Прости, господи, мя грешнего». Теперь душа Бориса с этих вечных камней день и ночь взывает к богу, а Глеб за этот год натворил больше черных дел, чем за все предыдущие. И Борис спохватился: а ведь господь может не знать, кто его просит. И недавно он велел к фразам на камнях добавить: «Борис».
