— Все, — отозвался старик. — Иначе выхода нет, хоть помирай.
— Так!.. Записывай их имена, — кивнул боярин дьяку.
Теперь уже не притворное участие, а нескрытая радость чуется в голосе боярина. Микула глядит на его скулы, и ему кажется, что он видит боярина нагим — ребра у него выпирают, как и эти скулы, ребра поджарого голодного волка. Не ворона, а волк.
Крестьяне ушли. Убрался и дьяк. Боярин пригласил Микулу к столу.
— Садись, гость отважный. Беда какая случилась или по иному делу пришел?
— Покусали и меня звери Глеба. Уже под самые стены наши подбираются. А мы не бережем ягнят, так всех растеряем.
— Ты ягненок?.. Ты?.. — В недобром смехе затряслось жилистое тело боярина. Купец поглядел на него холодно, сурово. Боярин оборвал смех. — Так, так, — промолвил он, с трудом и не сразу придав своему лицу выражение сочувствия. — Живота не лишили тебя, в плен не уволокли — спасибо скажи. А рухлядишку новую добудешь. Купцы, они изворотливы, хитрющи... Хочешь — велю всем ловцам, кто сколько тебе шкурок продал, дать еще столько «на войну».
— Не о том забочусь, — возразил купец, поморщившись: знал, что после непосильных поборов охотники замыкались, переставали доверять, утаивали добычу. — Ловца разорим — и самим разорение. Наказать бы надо воров. Как допускаем такое: поставил Глеб в своем Дрютеске балаганы и ямы, со всей Руси хватает мужей, жонок, детей, туда их волочит и Махмудам за рабов продает. Нет теперь такой державы в мире, где бы русских не знали рабов. Тем и прославлены между народами: пенькой, смолой и рабами... Что молчишь, боярин?
Тысяцкий — в мирное время верховный городской судья, а в случае войны вождь ополчения — обладал громадной властью. Но сейчас он прикинулся беспомощным и наивным.
— Не наше дело в княжеские свары встревать. И Глеб, и Борис, и Давид одинаково сыновья Всеслава. Кто из них больше прав — разве можем мы знать? Один бог им судья... Посмеешь ты назвать прочих двух виновными против Бориса?
— Было при Всеславе одно великое княжество, а по нем стало три дробных и худых, — горячо возразил Микула. — Торговля же теперь навовсе захирела. На дорогах за Двиной, на Уле, на волоках к Днепру — всюду, где раньше купец свободно шел, нынче только стерегись воров. Утраты наши считаешь ли?
— Не станет князь на брата дружину свою посылать и тысячье скликать — то ведомо мне, — покачал боярин головой. — Да и нам не с руки, если подумать. Сам сообрази: был князь один, и все при нем мышатами ходили. Теперь они друг друга за руку держат — ан свободы нам прибавилось. Считай, четверть сотни новых закладников
