— Здоров будь, Кириан, — окликнул его купец, придерживая сани. — К знахарчуку дорогу ведаешь ли?
— Сама дойду, — сказала Феврония и неожиданно выскользнула из саней.
— Возьми, пригодится, — купец дал ей несколько монет.
4
Проехав еще немного правым берегом Полоты, купец остановился у усадьбы тысяцкого, боярина Ратибора. Набросил петлю вожжей на зуб частокола, пошел к дому по широкой дорожке, с обеих сторон обсаженной густыми рядами можжевельника.
Тысяцкий был не один. В сенях — большой передней комнате для приема посетителей — перед столом тысяцкого стояло, обнажив головы, около десятка поселян. Некоторых Микула знал — они жили в Сельце. Сбоку стоял дьяк, держал на ладони дощечку с натянутым на нее пергаментом и что-то записывал, макая гусиное перо в пузырек, висевший у него на поясе.
Лицо у тысяцкого длинное, рот вытянут вперед, скулы выпирают.
«Трусы, — подумал Микула о посетителях, — чем тут жаловаться, дали бы отпор Глебовым собакам. Вон сколько вас!» Он тоже снял шапку, поклонился и отошел к облицованной дубовой плашкой стене. Боярин взглядом велел ему обождать.
— Так вы просите, — обращался тысяцкий к поселянам, — чтобы я объявил вас моими людьми?
Голос у него тихий, вкрадчивый. Когда он говорит, челюсти чем-то напоминают вороний клюв.
— Оборони, боярин, от обид, — отвечал за всех один из просителей. Это был ветхий старец, едва державшийся на ногах. — От князя Глеба нас грабят, от смольнян тож, и от Новгорода приходили, коров увели. У кого нам еще заступничества искать?
— У князя же нашего, у Бориса Всеславича.
По неровному ряду просителей прошел едва слышный шепот. Затем старик снова заговорил:
— Известно, у князя, продли господи его лета! А только станет ли он из-за нас, смердов, брата своего корить?
— А что я могу против князя Глеба сказать?
— Против не надо ничего. Ты нас только от его людей и от иных наездничков оборони. Бери нас, боярин, под свою руку!
— Объявить вас моими людьми? — будто колеблясь, повторил тысяцкий. — Тогда, конечно, не посмеют рушить вас разбойники. А как же дети ваши? А внуки?
— За всех, боярин, заступись — и за детей, и за внуков, за скотину и дома. Иначе все сгинем.
Старик оглянулся на своих товарищей. Те угрюмо молчали.
«Что вы делаете, люди? Навеки себя в кабалу отдаете!» — хотелось крикнуть купцу, но вспомнил, что однажды боярин уже угрожал ему ямой, и отвернулся от этих несчастных.
— Все согласны? — притворяясь озабоченным, спросил тысяцкий.
