3
Известный в Полоцке купец Микула, уже много лет возивший в Греки мед и меха, возвращался домой с зимнего объезда. Два раза в году он с дозволения князя объезжал широкий круг селений. В конце зимы, прежде чем распутица отрежет многие селения от города, он скупал добытую ловцами за сезон пушнину, а в начале осени в этих же местах собирал воск и мед.
Полозья широких розвальней то легко скользили по укатанной дороге, то со скрежетом переползали через свободные от снега кочки и бугры. Ледяные окошки над опустевшими лужицами легко пробивались копытами коней. Кони притомились, над их спинами вился пар. Снежные сугробы, наметенные вьюгами к черным сосновым стволам, уже порядком потемнели и осели, и поверхность их была изъедена, словно лик человека, перенесшего оспу. Весна догоняла. Она подкралась в этом году обманом, без предвестников. Теплый ветер с полудня настиг купеческие сани, едва они сделали половину круга. Творя каждое утро молитву своему святому покровителю, Микула заторопился, задерживаясь в селах на несколько часов вместо полного дня, так что даже не все ловцы успевали поднести свой улов, и вовсе пропуская те села, которые лежали в стороне от главного маршрута.
Молитвы помогли не очень. На три-четыре дня ветер утих, а там подул пуще прежнего. И купец продолжал торопиться, чтобы не застрять в лесных чащобах. Потому-то передние сани, на которых ехал сам, были почти пусты.
Еще одно обстоятельство оказалось Микуле во вред. За несколько дней впереди него по этой же дороге проехал другой купец, тоже на трех санях. Лучшие меха достались ему. Имени его никто не знал, должно быть из чужого города набежал.
А пожаловаться некому. Не князю же Борису, этому богомольному и тихому сыну Всеслава, старшему и бесталанному: не сумел удержать отцовского владения в руках, распалось сразу же по смерти Всеслава. Витебский удел урвал себе Давид, в Минске объявил себя князем другой сын Всеслава — Глеб. А Роману, Святославу, Рогволоду и Ростиславу никаких уделов не досталось. И начались между братьями бесконечные споры за то, кому старшему быть. Все соглашались, что быть Полоцкой земле единой, да никто из трех княживших Всеславичей не желал уступать, каждый мнил себя на княжеский стол. Князья воюют, люди горюют, князь братьев клянет, лихо народу идет.
От мыслей ли этих, от быстрой ли езды Микуле стало зябко. Он теснее запахнул полы своей шубы. Въехал в Сельцо. Уже и до дому недалеко. Удивительно, что никого не видно на улице. Если и заняты все взрослые и им недосуг любопытствовать, кто едет, то неужели никто из детей не слышит веселого звона бубенцов? Куда, наконец, девались собаки, которыми эта деревня славилась?
