Люди подходили, слушали, уходили. Иногда бросали на разостланную перед стариком холстинку мелкую монету, либо клали луковицу, ломтик сала, окраек хлеба. Иные крестились, а многие, только глянув на старика, торопились дальше. Временами старик умолкал, будто вслушивался во что-то, и люди вокруг него тоже настораживались, но ничего не слышали, кроме однообразного гомона торговища, который то затихал, то вскидывался широкими всплесками. Старик трогал свои струны и начинал новое — сказ про сечу, песню про молодца или жалобу на горькую долю.
Вот он умолк надолго, голова его свесилась. Видно, устал от своей бродячей жизни, от неизбывности людского горя, устал ждать чего-то лучшего.
— Про богатырей расскажи, — попросил кто-то.
— Добро, про них, — встрепенулся старик. — Слушайте же, люди, сказ про мужей из села Сумороки, про кузнеца Алфея и брата его Ондрея, людей силы неуемной, добрых к людям добрым, злых к злым. Кого народ привечает, тому и они поклонятся, кто народ обижает, с тех они спросят. На князя неправого идти не побоялись, вдвоем против целой дружины стали. Детин разогнали, князя схватили да в Киев ко Владимиру на суд повезли. И ныне они из лесу своего поглядывают, все ли честно творится в миру...
Закончив сказ, слепец поднялся, опираясь на палку, поклонился на четыре стороны, промолвил:
— Прощай, народ полочаны. Что от разумных людей слышал, да сам что ведаю, про то и сказывал. За слово правды меня не суди, от лжи и кривды боже тебя борони!
Он легонько стукнул палочкой впереди себя, и круг перед ним расступился. Феврония пошла за старцем. Возможно, он знает, за что отец Иоанна убил княжьего слугу и обязательно ли платить виру до третьего поколения. Раза два она выбегала наперед, чтобы еще раз глянуть в незрячие глазницы, кланялась, Как и все встречные, но заговорить со стариком все не решалась. Когда Феврония снова поравнялась со стариком, тот неожиданно выбросил руку, коснулся ее.
— Обожди, не мечись, — произнес он дружелюбно, — рядом иди. Кто ты и что ищешь от меня?
— Никто я, — смутилась Феврония.
— Никто — это камень, пень. А ты живая душа. Боярского или княжеского закладника дочь, похожалого ли ратая, или непохожалого[12], человек ты еси, людским именем наречена. Недаром от матери, бабки или прабабки оно тебе досталось — быть тебе на земле их повтором. С честью родители прожили — ту честь детям завещай умножить... Как же тебя по имени звать?
Феврония назвала себя, рассказала, где живет, кто ее муж.
