— Закончим храмину — отпросимся у князя. Авось и отпустит.
— Князь, князь!.. Я бы его...
Иоанн зажал ей рот ладонью.
— Не кляни князя, он над нами богом поставлен, чти его и слушайся. Если не будем князя чтить, отец в адовом огне гореть станет.
В запальчивости Феврония воскликнула:
— Уж я не побоялась бы в адовом огне гореть. Не стала бы ради своего страха детей и внуков терзать. Не по-людски это.
— Закон, — печально и покорно пояснил Иоанн. — В трех поколениях должна вина перед князем искупаться. Бога слушаться надо, а не людей. Подальше от людей — ближе к богу. — И Иоанн перекрестился на висевший в углу образ.
— Без людей, чай, и бог не надобен.
— Подальше от людей, — повторил Иоанн. — Не зря отец домину на отшибе поставил. Подальше от людей — меньше греха.
Подальше от людей! Да так уж сотворил бог человека, чтобы себе подобных не сторониться. Некогда было Иоанну и Февронии пряжу прясть, ряднину ткать. Ковать железо не знали. Гончарного круга не имели. И несколько раз в году приходилось им идти на городское торговище, у купца Микулы солью запасаться, кремнем для добывания огня, новыми кое-когда портами, да и инструменты надобно время от времени обновлять. Но на торговище можно не только масло выменять на холст или секиру, там и горя людского увидишь густым-густо, что товаров на лавках. И так уж создал бог человека, что коснись чужого несчастья — оно и тебя опалит. Оттого засмученным возвращался каждый раз с торговища Иоанн, и смуток этот, что снег в глубокой ложбине, таял медленно, холодил душу до следующей встречи с людьми. Потому и не любил Иоанн идти в люди и не было для него дела милее, чем дерево стругать или камень к камню подбирать. Все чаще и чаще шла Феврония на торг одна. Она же шла с охотою.
2
Однажды увидела Феврония на городской площади толпу, теснившуюся вокруг кого-то, кого не видно было за спинами людей. Слышен был только голос — мужской, негромкий, красивый голос, рассказывающий о далекой старине, о тех днях, когда научились русские люди землю пахать и руду плавить, когда брали русские богатыри варяжских князей в полон, когда хана половецкого в Дикое Поле загоняли, когда русские лодьи Царьград осаждали.
Февронии удалось протолкаться вперед. В центре круга на большом плоском булыжнике сидел седой сутулый слепец. Приподняв голову, он устремил на толпу свои пустые жутковатые глазницы. Казалось, он видит все, что делается вокруг, видит даже тех, кого скрывают спины впереди стоящих. Вот он приметил женщину, кивнул ей приветливо, не прерывая сказа. На коленях у слепца лежали гусли.
