Падший ангел | страница 3
Что касается иностранных языков, то из живых он знал только французский, причем весьма поверхностно. Зато по-латыни Калишту Элой говорил, как на своем родном языке, и свободно переводил с греческого.
Его отличная память, развитая к тому же упорным и прилежным учением, никогда не подводила сего знатока древней истории и хранителя мельчайших подробностей касательно событий и персонажей португальской истории.
Все ученые мужи провинции Траз-уж-Монтеш считали его мнение непререкаемым при расшифровке надгробных надписей или при восстановлении связи времен и деяний, о которых спорили противоречащие друг другу авторы.
Его сведения о родословных древах и о знатных семьях никогда не оставляли места даже малейшему сомнению. Калишту всегда был готов потревожить прах людей, покоящихся в могиле уже семьсот лет, и подтвердить, что в 1201 году дон Фуаш Менду женился на дочери цехового мастера, а дона Дорзия запятнала себя, заключив злополучный брак с оруженосцем своего брата дона Пайю Рамиреша.
Окрестные дворяне, уязвляемые его жалом, по мере сил старались опозорить род Беневидешей, распространяя сплетню, что среди его членов был некий священник — отчаянный бабник, пьяница и обжора, которого святой архиепископ брат Бартоломеу душ Мартиреш>{13} однажды спросил, как его зовут. А когда священник сказал: «Онофре де Беневидеш», архиепископ не замедлил с ответом: «Правильнее выразился тот, кто, зная о жизни, которую вы ведете, назвал вас Bene bibis и male vivis».[2]>{14} Эта колкость, может быть, потому, что исходила из уст святого мужа, была умеренно насмешливой и почти не огорчительной. Но все равно, Калишту Элой по причине этого оскорбления, нанесенного соседями, столь глубоко изучил их генеалогию, что пришел к решительному выводу — все они были худородными.
Излишне говорить о том, каким политическим взглядам был всей душой привержен хозяин Агры-де-Фреймаш. Он был сторонником кортесов в Ламегу.>{15} Их традиции воспитали его; казалось, что Калишту Элой присутствовал в 1145 году на этом легендарном собрании и вместе с Гонсалу Мендешем де Майя и Лоуренсу де Вьегашем по прозвищу Меченосец>{16} провозглашал: «Nos liberi sumus, rex noster liber est».>{17} Будь таковы все политические доктринеры, португальский народ до сих пор пребывал бы в полной безмятежности и в абсолютном неведении относительно того, насколько далеко вперед ушло все остальное человечество.
