— Это я, — прошептала она. — Поддержи меня скорее, я падаю.
Она в первый раз говорила ему «ты». Он свесился, подхватил ее и перенес в комнату. Здесь она разразилась слезами, но всхлипывания старалась удержать, чтобы ее не услыхали. Потом Франсуаза сделала усилие и успокоилась.
— Вас сторожат? — спросила она шопотом.
Доминик, еще не пришедший в себя от изумления, что она тут, ответил лишь жестом, указав на дверь. За стеной раздавался храп; повидимому, часовой, поддавшись сну, лег на пол, под дверью, решив, что так пленнику не уйти.
— Надо бежать, — с живостью продолжала она. — Я пришла, чтобы упросить вас бежать и чтобы проститься с вами.
Но он, казалось, не слышал ее. Он твердил:
— Как же это… Это вы, это вы… Ох, как вы меня напугали! Вы могли разбиться.
Он взял ее руки, поцеловал их.
— Как я люблю вас, Франсуаза! Вы так же решительны, как и добры. Я боялся только одного: что придется умереть, не повидавшись с вами… Но вот вы тут, и теперь они могут меня расстрелять. Проведя с вами четверть часа, я буду готов ко всему.
Он привлек ее к себе, и она положила голову ему на плечо. Опасность сближала их. Обнявшись, они забыли обо всем.
— Ах, Француаза, — продолжал ласково Доминик, — сегодня день святого Людовика, долгожданный день нашей свадьбы! Ничто не смогло разлучить нас, раз мы с вами все-таки вместе, наедине, верные назначенному свиданью… Не правда ли, ведь сейчас как раз утро перед свадьбой?
— Да, да, — повторила она, — утро перед свадьбой.
Дрожа, они поцеловались. Но она вдруг высвободилась; страшная действительность предстала перед нею.
— Надо бежать, надо бежать, — твердила она. — Дорога каждая минута.
А когда, он протянул в потемках руки, чтобы снова обнять ее, она опять обратилась к нему на «ты»:
— О, прошу, выслушай меня… Если ты умрешь, я тоже умру. Через час рассвет. Я хочу, чтобы ты ушел немедленно.
Тут она наскоро объяснила свой план. Железная лестница доходит до колеса; он сможет, ухватиться за лопасти и сойти в лодку, стоящую в углублении. Затем он без труда доберется до того берега и скроется.
— Но ведь там должны стоять часовые? — сказал он.
— Один единственный, прямо против мельницы, под первой ивой.
— А если он меня заметит, если он вздумает кричать?
Франсуаза вздрогнула. Она сунула ему в руку нож, захваченный ею сверху. Наступило молчание.
— А ваш отец, а вы? — продолжал он. — Нет, нет, я не могу бежать… Если меня тут не будет, солдаты, пожалуй, убьют вас. Вы их не знаете. Они предложили помиловать меня, если я соглашусь провести их через Совальский лес. А когда они узнают, что меня нет, они будут способны на все.
