— Не знаю, — честно сказал купец. — От гляжу и… всем-то хорош. И статью, и масть редкая, в жизни такой не видывал. Норовистый… такого под седло не пустишь, но на развод — самое оно.
— А сынок ваш что говорит?
— Говорит, что из диких. На Зеленом острове выменял, — Градомысл спрятал платок в рукав. — Не ест он… Марфа еще когда сказывала, что не ест. Потому и поставила наособицу. Магов дважды приглашал, а они только руками разводят. Мол, здоров. Но как может быть, чтобы скотина не ела, а здоровой была?
— И вы решили подержать его в сторонке?
— Так… решил… с Марфой я честь по чести договорился… а… мне тут сказали…
— Нет больше Марфы.
— Правда, стало быть? — осторожно поинтересовался купец, осеняя себя кругом. — Надо будет прислать кого… я как заслышал, то не поверил…
— Батько! — этот вопль с другой стороны двора заставил коня взвиться на дыбы. И хлестанул по ушам тонкий протяжный крик. Вскинулся и взвыл Бес.
А на руке князя возник привычный клубок огня.
— Прекратите, — сказала Стася. — Вам не говорили, что огонь — это не игрушка?!
— Извините. Привычка.
— Отвыкайте уже, а то диво даже, как никого не сожгли ненароком с этакими вот привычками.
— Батько! — парень приостановился. — Маменька сказала, что вы того…
— И этого, — проворчал Ежи в сторону. А после прищурился и сказал: — Он.
— Что «он»? — князь все-таки пламя погасил и руку за спину убрал, для надежности.
— Он его держит. Неужели не видишь?
— Что именно я должен видеть?
— Темноту, — Ежи закрыл глаза и нахмурился. — Это не просто привязка… на крови она… и коня он уже опробовал…
Кажется, произнес он это слишком громко, если парень попятился.
А Стасе подумалось, что вовсе тот немолод. На отца похож, разве что в плечах шире, да и выше на голову. Сколько ему? Лет сорок с виду…
— Стоять! — рявкнул князь, и от голоса его замерли все, включая коня, который до того пританцовывал в стойле.
— Чего тут… — заговорил было купец, а сын его вдруг всхлипнул громко-громко и крикнул:
— Это ты виноват… ты во всем виноват… — он вдруг кинул наземь что-то, а что именно, Стася и не разглядела. Главное, что это рассыпалось прахом, а парень руки отер и сказал. — Ату их!
И громко истошно закричал конь, взмывая свечей, а потом вдруг разом перетек по-над дверью стойла, оказавшись в узком проходе конюшни. Взметнулась грива, преображаясь, и рябью пошли серебряные бока.
— Мать моя…
Князь добавил пару слов покрепче.
И за огонь схватился, да только конь зашипел по-змеиному. Глаза его вновь стали черны, а зубы… в общем, у коней не должно быть таких ровных белых острых зубов.
