В Мстиславль я приехал с Ирой и Сашей Барташевичами. В качестве принимающей стороны выступал Митя Пушкин — обаятельный молодой человек тридцати двух лет, доктор философии по классу прикладной и теоретической механики. Диссертацию Митя защищал в кукурузном штате Иллинойс, по завершении контракта вернулся домой, а к осени его ждут в интеллектуальном Бостоне — такой, в общем, приличный даже для выпускника московского физтеха расклад.
Мстиславль для Пушкина — родовое гнездо, приют спокойствия, трудов и вдохновения. Исписанный формулами листок прижат литровой банкой смородины. Старый дом поскрипывает и дышит; время указывают не пятирублевый будильник, а эргономичная шведская печь да мощный ноутбук. Впрочем, воду доктор философии носит ведрами из колонки, по городу шастает в спортивных штанах с лампасами, вышедшими из высокой бандитской моды лет восемь назад (повсюду, кроме Мстиславля, — здесь, напомню, времени нет), и в таком виде отлично ладит с местными красавицами, слетающимися в родные пенаты на каникулы. Кроме того, практически все лето Митя на пару с мамой принимают гостей. Вереница паломников, жаждущих приобщиться к тихим радостям местечкового рая, не убавляет в хозяевах радушия: гостей чуть ли не за руку водят по пушкинским местам и приобщают.
Со двора, заросшего цветами, просматривается крыльцо краеведческого музея, а также отрезок улицы, включенной местной молодежью в обязательную программу ежевечернего променада. Попивая сухое винцо на травяном взгорке, образованном крышей погреба, мы слушаем Пушкина и вприглядку закусываем полным собранием мстиславских отроковиц; примерно через полчаса очередность их выхода на обозримый участок подиума проясняется, можно ставить на фавориток.
По переписи 1911 года городок насчитывал шестнадцать тысяч жителей; на сегодня их одиннадцать тысяч, а с дачниками и студентами те же шестнадцать. Удивительная способность сохранять себя в изначальных пределах объясняется, по мнению Пушкина, не столько даже географией, сколько местной ментальностью — ментальностью, основные ценности которой диктуются не перспективами развития, но устоями. Ведь что такое, собственно говоря, рай на земле? Здешний рай — это отлаженный раз и навсегда уклад жизни. Начни его развивать, совершенствовать — он затрещит, поползет по швам, получишь вместо рая еще одну перестройку. Отсюда приверженность к порядку в изначальном смысле этого слова, означающего “уговор”: с пришлыми князьями рядились жить по старине, по заветам “отцев и дедич”; тот же императив определял отношения в семье, с соседями и властью.
