Объяснить не берусь, хотя национальные радикалы мне тоже несимпатичны. Во-первых, под белорусизацией они понимают торжество почвеннической культуры над городской, а это насилие и глупость — конфликт культур дает искру, сообщает движение культурной жизни. Во-вторых, я не уверен, что страна, восемьдесят процентов населения которой отождествляет себя с белорусской нацией, нуждается в белорусизации. Ей нужны закон и свобода, а не очередная ломка основ. Сколько можно? Один раз уже поскользнулись — разве не так? Именно на русском языке въехал во власть нынешний президент, чего лично я, русский писатель, никогда не прощу так называемым демократам. Хороши демократы, которых по части свобод обошел Александр Григорьевич Лукашенко! Язык суть базисная программа личности; зачем отказываться от программы, коей вписаны на небеса наши души? Чтобы ее, как знамя, поднял какой-то неугомонный прохвост?!. Не понимаю.
А в-третьих, это только для государственных чиновников, для глухих бездарей и тупых бездельников двуязычие создает проблемы. Нормальных людей двуязычие обостряет. Полифония жизни в двуязычных странах роскошней. Такая среда постоянно оттачивает людей, сообщая им большую гибкость, большую цепкость памяти и остроту ума, большую разносторонность, нежели в моноязычных странах. Вот почему я убежденный империалист — империя многоязыка. Я русский империалист, поскольку в детстве не задумываясь переходил с русского на литовский, с польского на идиш — я владел всеми языками нашего двора. Я русский империалист, обожающий эфиопа Пушкина, первым языком которого был французский.
А в Белоруссии двуязычие придушили.
В чистенькой Лиде, в которой до сих пор почему-то нет памятника замечательному русскому писателю Владимиру Богомолову, прославившему этот город навеки, в аккуратной чистенькой Лиде я общался с активистами Объединенной гражданской партии — одного из немногих оппозиционных движений, выступающего за двуязычную, полифоническую Беларусь. Мы сидели, под надзором двух застенчивых “топтунов”, на ступенях местного Польского Дома. Говорили о том, что до тех пор, пока оппозиция не заговорит по-русски, она будет говорить в пустоту. Один из собеседников, имея в виду ситуацию с белорусским языком, сказал следующее:
— Мы его теряем. Думаю, что ситуация необратима. Для белорусского языка это не просто исход, а исход летальный…
Помнится, я возразил на это, что смерти нет. Для языка смерти нет тем более, потому как язык — это душа, а душа, как известно, смерти не имет. Собеседники посмотрели на меня с укоризной: они сами были оригиналами, но от московского гостя ожидали большей солидности.
