Так вот. Я такой отчаянный русский империалист, что мне до сих пор не дают российского гражданства (должно быть, опасаются за целостность существующего государственного строя). Чтоб было понятней: я всей душой отвергаю украинизацию Украины, стерилизацию Латвии, зачистку Эстонии, демократию по-грузински, визовые режимы и прочее мракобесие, потому как стою за свободу, живу и дышу свободой. И меня, русского империалиста, языковая ситуация в Белоруссии — огорошила. Огорошила и покоробила. Потому что русский язык в Белоруссии стал официальным языком лжи.
Ну, вы слышали эту русскую мову в исполнении Александра Григорьевича. Но дело не только в Александре Григорьевиче и даже не столько. В сегодняшней сплошь русскоязычной Белоруссии восемьдесят процентов населения уверенно идентифицирует себя как белорусов. То есть получается, что люди говорят на одном языке, а думают на другом. Так, что ли? Нет, не так. Получается, что в данном конкретном случае не язык определяет национальность, а культура и почва. Но что такое белорусская культура на русском языке, я не знаю. По-моему, по-русски здесь поет только попса. Все, что от души — рок, рэп, — поется по-белорусски. И это заставляет меня обеспокоиться судьбой не только белорусского, но и русского языка, языковой и культурной ситуацией в целом.
Саша Барташевич, как выходец из элиты (отец — физик, мать — сотрудница Института белорусского языка), в детстве говорил только по-белорусски. Воспитывали его деревенские бабушка с дедушкой, это тоже понятно — белорусская элита опирается на деревню и хутора, на почву, с городом у нее серьезные разноречия. В результате мы имеем конфликт двух культур, почвеннической и индустриальной, усугубленный двуязычием и периферийностью здешней городской культуры по отношению к России и Польше.
Так вот, говорил себе Саша по-белорусски, а в школу его отдали русскую. Первое время он просто ничего не понимал, только плакал. Потом обвык, заговорил по-русски и говорит до сих пор. В начале 90-х, когда он поступил в институт, белорусская профессура пыталась общаться с Барташевичем по-белорусски, но без взаимности — Саша ушел в несознанку и упорно отвечал на своем великом и могучем (он у него и впрямь чудо как хорош).
— Но почему, Саш? Почему бы не потрафить профессору? Это же твой первый язык?!
— Из принципа, — отвечает Саша, обидчиво поджимая губы.
— Упрямее белорусов только ослы, — комментирует супруга Ира.
— Да, я белорус, — соглашается Барташевич. — Природный, стопроцентный белорус. Но я не знаю, что это значит. Не знаю, что значит “быть белорусом”, — Саша смотрит на меня, в глазах беспомощность и мольба. — Объясни, если можешь. Только без баек про белорусов Гедимина и Витовта. То, что талдычат националы, меня не колышет…
