Ваня шевельнул вожжой, чмокнул. Лошадь тронулась.
— Ты, Гера, поосторожней, — предупредил отец, увидев, что сын быстро зашагал за повозкой. — Настил-то, видимо, в болото засосало. Попадет нога между бревен — вывихнуть можно.
Герман не отозвался. Он шлепал по грязи, стараясь ступать след в след за Ваней. Он видел, как на брезент, в который были завернуты вещи, из-под копыт лошади брызгала темная жижа, как волокуши то приподнимались, попадая на бревно, то глубоко врезались в грязь, и удивлялся предусмотрительности Вани, взявшего брезент, и изобретательности людей, придумавших столь примитивный экипаж, незаменимый в условиях бездорожья.
— Много ли будет такой дороги? — спросил он.
— Четыре болотины.
— Порядочно.
— Да еще семь бродовых ручьевин.
— Чего? — не понял Герман.
— Ручьи, говорю, еще будут! — громко, думая, что Герман не расслышал, повторил Ваня. — Без мостов. Мосты-то сгнили. А один ручей — с мостиком.
— Ты что, не первый раз тут едешь?
— Конечно! Первый раз дак папка и не отправил бы. Я уже по два лета туристов в Ким-ярь возил.
— А зачем они туда ездят?
— Туристы дак!.. Озерины смотрят, рыбу ловят...
За болотом, на пригорке, поросшем старыми осинами, они остановились. Герман подошел к волокушам, потрогал веревку.
— Придется развязать, — сказал он. — Надо термос достать. Отец кофе пить будет.
...Уже второй час Ваня ее возле Мальки, обмахивая ее березовым веником, — оберегал от оводов, а Тимошкины, казалось, и не думали двигаться дальше. Герман спал, уткнувшись лицом в траву и укрыв голову полотенцем, а Василий Кирикович лежал на обочине в тени осинника и то ли дремал, то ли думал что-то. Ваня не решался беспокоить его напоминанием, что время идет и пора уж трогаться в путь. Он надеялся, что Василию Кириковичу надоест смотреть на эту бесконечную ходьбу вокруг лошади и он сам догадается, что отдыхать довольно.
Но Василий Кирикович не видел ни лошади, ни Вани. В мыслях он был в далеком сорок пятом году, когда вернулся с военной службы. Только один месяц пожил он тогда в родительском доме, но и месяц тот показался ему годом: за Уралом, в Северном Казахстане, ждал его друг Карп Семенович Деревянко, подполковник медицинской службы. Впрочем, только ли друг? У Деревянко была взрослая дочь, и фотографию ее Василий Кирикович уж давно носил в кармане кителя, у сердца.
Если бы он сказал тогда отцу о своих тайных надеждах, тот, может быть, лучше понял бы причину поспешного отъезда сына. Но отец ничего не знал и рассуждал по-своему: сын — большой человек: с войны пришел майором, так разве ж останется дома?..
