Ниночка отвернулась к забору, мимо которого они проходили, и заплакала.
«Ну, вот что…»
Витька остановился над ней, жалкой, несчастной, придавленной его безжалостными словами.
«Можно к врачу обратиться…»
Ниночка ничего не ответила, повернулась и зашагала прочь — почти побежала. Витька, видимо чего-то испугавшись, догнал ее.
«Только не вздумай чего… Пусть хоть и от меня… Только что я за отец? Мне еще в армии служить…»
Она не слушала его, убегая в сгущающиеся сумерки.
Узнав, что с Витькой вышел полный провал, Люська сказала:
«Делать нечего, пиши предкам. Так, мол, и так, загубил злодей девичью душу. Обещал жениться и обманул. А теперь мне — тебе то есть — остается только в омут вниз головой… Родители-то у тебя ничего? Без странностей?..»
Их комнату в общежитии знакомые девчонки окрестили «птичником». У всех троих — словно нарочно подбирали — оказались «птичьи» фамилии: Вера Гусева, Люська Цаплина и она, Ниночка Сорокина.
Отправив письмо родителям, Ниночка стала ждать. К удивлению «домоседки» Веры, она никуда не ходила. Придя с работы, ложилась в постель и лежала. Попросив у Веры «какую-нибудь» книжку, попробовала ее читать, но все ее старания вникнуть в смысл слов ни к чему не привели. Иногда, отчаявшись, она выходила из общежития и в одиночестве бродила по окрестным улицам, выбирая самые глухие и малолюдные из них. Вернувшись с одной из таких прогулок, она застала в комнате своих родителей. Вера поила их чаем. Как только Ниночка вошла, она покинула комнату. Мать сразу в слезы, отец, сидя в сторонке на стуле, подавленно молчал. Ниночка, сев на кровать, отвернулась к стене и тоже молчала.
Неожиданно мать остановила слезы, вытерла лицо ладонью и обычным своим голосом сказала:
— Ладно. Слезами горю не поможешь. Давайте решать, как быть. Чего ты надумала, дочка?
Ниночка продолжала молчать и молчала так долго, что в горле у нее пересохло. Мать еще раз повторила вопрос, отец к ней присоединился:
— Скажи, дочка…
— Ничего не надумала, — чужим голосом ответила Ниночка.
— Вот и хорошо, вот и хорошо, — словно бы обрадовалась мать, — и не надо ничего надумывать. Мы тут с отцом все обсудили и так решили: ты поедешь с нами в деревню.
— Зачем? — повернулась Ниночка к матери.
— Как зачем? Разве можно тебе одной оставаться! Что ты одна-то будешь делать, доченька? Давай уж говорить напрямую. Будешь хитрить — только себя обманешь. Хочешь не хочешь, а от ребенка теперь никуда не денешься. Так уж лучше жить в открытую — тебе же легче будет. Добрые люди поймут, посочувствуют, а злые… — Мать не договорила, махнула рукой. — Ну, да бог с ними, не об этом сейчас речь. В деревне-то тебе лучше будет, доченька. Мы рядом будем, всё не чужие люди. А ребенка мы себе возьмем, не старые ведь еще, воспитаем как надо. Так ли, отец?
