Из оцепенения Степана вывел возникший вдалеке треск. Он приближался. На дороге показался мотоциклист, летевший сломя голову на своем приземистом, подпрыгивающем на колдобинах железном коньке. Степан шагнул к дороге, поднял руку. Мотоциклист — парень с выбивающимися из-под шлема волосами — осадил своего конька. Нетерпеливо фыркая, мотоцикл замер на месте.
— Не попадались тебе двое мальчиков? — спросил, подходя, Степан.
— Я не слышу, дядя, погромче! — выкрикнул мотоциклист.
— Двое мальчиков, говорю, тебе не попадались? — возвысил голос Степан.
— Где, в лесу? — уточнил парень. — Нет, не попадались.
Степан махнул рукой: дескать, больше не держу, можешь ехать. Мотоцикл прыжком рванулся вперед и скоро скрылся за хлебным полем.
Солнце висело теперь так низко, что огненные стрелы его летели над самой землей, почти не касаясь ее. Длинная тень Степана терялась в поле, в дозревающих хлебах.
В деревню Степан возвращался полузабытой проселочной дорогой. На глазах у него солнце опустилось за лес, и последний луч его, вонзившись в небо, зажег первую вечернюю звезду.
Подходя к деревне, он слышал, как хлопает кнутом пастух. Отчетливо доносились голоса женщин, загоняющих коров.
Когда Степан впритруску, со старческой одышкой задворками добежал до Комаровки, уже смеркалось. Вот и дом его, большой, молчаливый, темный…
Алешка сидел на крыльце и плакал.
— Ты что, сынок? — кинулся к нему Степан.
Алешка ткнулся ему в живот, всхлипнул.
— Я… я думал… — не сразу выговорил он. — Я думал… ты не придешь…
— А я тебя искать ходил, — говорил Степан и все гладил мальчика по голове. — Где ты был?
— Мы с Петькой на реку ходили… рыбу удить…
— Что же ты ничего не сказал мне? Я ведь не знал, на что и подумать.
Алешка всхлипнул, промолчал.
— Ну, ладно, ладно, — успокоил его Степан. — В следующий раз скажи мне, если далеко куда соберетесь.
Алешка затих, присмирел. И все вокруг замерло, угомонилось. Кузнечики оглашали тишину уходящего лета сухим непрерывным звоном.
