. А ты как думаешь, Андрей?
Андрей что-то буркнул.
— Больше всех подходит Ирвин Розенблюм, но мы не можем платить ему столько, сколько он получает сейчас. Может, взять его консультантом... Поговорю с ним. Теперь, Андрей, относительно Лодзинского отделения. Тебе нужно немедленно заняться им. — Александр замолчал. — Я что, со стенкой разговариваю? Ты же меня не слушаешь!
— Слушаю, слушаю, — Андрей встал с кровати, засунул руки в карманы и прислонился к стене.
— Так что же ты думаешь?
— К чертям собачьим Брайлова, Ирвина, Лодзинское отделение вместе со всем сионизмом!
— Ну, после такого убедительного заявления, может, объяснишь, что тебя мучит? Ты уже целую неделю мечешься, как зверь в клетке.
— Потому что все время обдумываю, как быть. Может, остаться в армии...
— Прекрасно, — сказал Александр, стараясь скрыть удивление. — Я всегда предсказывал, что ты станешь первым евреем в Польше, дослужившимся до генерала.
— Я не шучу, Алекс. Мне уже двадцать шесть лет, и кто я? Борец за почти безнадежное дело? Все время изображать из себя важную персону, жить в таких комнатах, как эта... Может, с моей стороны глупо упускать единственную возможность выбиться в люди. Я сегодня все ходил и думал. Забрел на Ставки, где жил в детстве, и даже страшно стало: может, там я и окажусь снова под конец жизни. Ходил я и по Маршалковской, и по Иерусалимским аллеям. Если я постараюсь, то могу оказаться и там.
— А по дороге ты прошел по площади Трех крестов и мимо Американского посольства?
Андрей резко обернулся.
— Звонил Томпсон из посольства, — продолжал Алекс, — и пригласил меня сегодня на прием. Там, кажется, есть молодая особа, такая же несчастная, как и ты.
— Господи! Теперь уже и мое разбитое сердце не мое личное дело?
— Нет, раз ты Андрей Андровский.
— Не хочу я слушать лекции о еврейских мальчиках и шиксах[13]!
— Уж если Моисею годилась шикса[14], то Андрею Андровскому — тем более, — пожал плечами Алекс.
— Знаю все, о чем ты сейчас думаешь. ”Зачем я здесь? Зачем ломаю голову над этими делами?” Но если ты способен верить в сионизм так, как некоторые священники и монахи верят в католическую доктрину, или как хасиды — в свой хасидизм[15], ты поймешь, что в конечном счете спокойная совесть стоит любых жертв.
Андрей знал, что перед ним человек, который мог бы добиться славы и материальных благ, не посвяти он себя делу сионизма. Но Алекс отнюдь не производил впечатления обездоленного. Вот если бы и он, Андрей, мог так же верить в сионизм...
