— Андрей, ты для нас всех кое-что значишь. Мы тебя любим.
— А если я свяжусь с католичкой, то уроню себя в глазах своих друзей и огорчу их?
— Я же сказал, что мы тебя любим. Огорчить настоящих друзей можно только причинив огорчение себе.
— Алекс, сделай милость, иди домой.
Александр сложил газеты, затолкал их в портфель, надел шапку и кашне, с которым не расставался даже летом, и пошел к дверям.
— Алекс!
— Что?
— Прости меня. Через неделю я освобожусь и сразу же поеду в Лодзь.
— Хорошая мысль, — сказал Алекс.
После его ухода Андрей налил себе полстакана водки, выпил залпом и стал ходить из угла в угол. Потом остановился, завел патефон, погасил везде свет, кроме настольной лампы, и подошел к полке с книгами. Взял томик Хаима Нахмана Бялика[16]. ”Это последнее поколение евреев, которое будет жить в неволе, и оно же — первое, которое будет жить на свободе”, — прочитал он. Потом отложил Бялика и взял с полки Джона Стейнбека, своего любимого писателя.
Андрей снова налил себе водки. Вот кто понимает, подумал он. Стейнбек знает, что такое сражаться за гиблое дело в неравной битве...
В дверь почти неслышно постучали.
— Входите, открыто.
Габриэла остановилась в дверях. Андрей схватился за край стола, не в силах двинуться и вымолвить слово. Она прошла в комнату.
— Я решила прогуляться по району к северу от Иерусалимских аллей. Меня очень заинтересовали эти триста пятьдесят тысяч обитателей ”Черного континента”.
Она провела пальцами по книжным корешкам.
— А вы, я вижу, читаете не только по-польски, но и по-русски, и по-английски. А это что за странный шрифт? Наверное, идиш или, может быть, иврит? ”А.Д. Гордон”[17]. В библиотеке посольства стоит один его том. Ну-ка, посмотрим. ”Физический труд есть основа человеческого бытия... Он необходим духовно, а природа есть основа культуры — высшего творения человека. Однако во избежание эксплуатации человека человеком земля не должна оставаться частной собственностью”. Ну, как мой первый урок по сионизму?
— Что вам здесь нужно? — воскликнул Андрей.
Закрыв глаза и стиснув зубы, она прислонилась к книгам и смолкла. По щекам ее катились слезы.
— Лейтенант, — сказала она, — мне двадцать три года, я не девушка, отец оставил мне значительное состояние. Что еще вы хотели бы обо мне узнать?
Андрей беспомощно провел рукой по столу, но тут же рука его сжалась в кулак.
— Ну чего вы прицепились ко мне?
— Сама не знаю, что со мной. Да мне и наплевать. Как видите, я у ваших ног. Умоляю, не прогоняйте меня.
